Читать онлайн Ольга Иконникова - Платье для Золушки

1. 1. Платье

Платье висит на портновском манекене из папье-маше – красивое, как на картинке из книги сказок. Есть у нас в приюте такая – в сафьяновом переплете, с яркими иллюстрациями – мы читаем ее малышам перед сном при свете огарков свечей.

– Шура, а как ты думаешь – какая она? – Аля смотрит на меня снизу вверх – она сидит на низенькой скамеечке у стены – бережет больные ноги.

– Кто «она»? – уточняю я, аккуратно пришивая кружево к левой бретельке.

Платье бело-голубое – как снег в лунную ночь. Корсет расшит жемчугом и стеклярусом. Вышивкой занималась мадемуазель Коршунова, обучавшая нас рукоделию. Никто лучше нее не смог бы этого сделать.

– Та девушка, для которой мы шьем это платье, – Аля проверяет строчку на подоле и удовлетворенно кивает – ровненькая, не придерешься. – Наверняка, она – красавица, правда?

Я фыркаю. Всё-таки Алевтина удивительно наивна для своих восемнадцати лет.

Я нисколько не удивлюсь, если будущая хозяйка платья окажется дурнушкой. Хотя фигура у нее должна быть неплохой – вон какая талия тонкая.

– Удивляюсь я тебе, Алевтина, – хохочет главная заноза нашего приюта Тамара Рудакова. – Видела я эту «красавицу» – когда она на первую примерку приходила. Морда как у лошади. Породистой, конечно, но лошади.

И она корчит смешную мину, изображая ту самую лошадь. И хоть выходит довольно забавно, я не смеюсь. С Рудаковой мы враждуем уже много лет – с тех самых пор, как я попала в пансион-приют для дворянских детей баронессы Зиберт.

– Тома! – Аля укоризненно качает головой. – Как ты можешь так говорить?

Сама Алевтина никогда ни про кого не говорит дурно – даже про тех, кто этого заслуживает. Даже про мадемуазель Дубровину, которая за малейшую провинность заставляет маленьких стоять на коленях на рассыпанном на полу горохе.

Рудакова открывает рот – наверно, чтобы сказать еще что-нибудь ядовитое. Но неожиданно ограничивается только вздохом. Алька и на нее действует умиротворяюще.

– Девочки, баронесса!!! – кричит рыженькая Даша Хитрук, влетая в комнату.

И мы мигом разбегаемся по сторонам – словно мышки – стараясь держаться как можно незаметнее. Анастасия Евгеньевна Зиберт часто бывает не в духе и свое дурное настроение выплескивает на того, кто первый попадется под руку. Только Аля остается на своем месте.

Наша попечительница появляется в мастерской не одна, а с директрисой приюта мадам Павленко. Баронесса раздражена, а мадам Павленко напугана. Следом за ними с понурым видом бредет сам барон Герман Францевич Зиберт.

– Нет, вы только представьте себе, Нина Александровна – они заявили мне, что отказываются от платья, потому что оно не модного фасона! Да кто они такие, чтобы судить о моде? Да они никогда дальше Пскова не бывали! Откуда им знать, что сейчас носят в Париже?

Директриса подобострастно кивает:

– Вы совершенно правы, ваше благородие.

– Я приехала к ним лично, поступившись гордостью, – продолжает метать громы и молнии Анастасия Евгеньевна, – а они оскорбили меня отказом. Я напомнила им, что на это платье пошла лучшая и самая дорогая ткань, какую мы только смогли достать. Я уж не говорю про жемчуг! Оно было сшито по размерам заказчицы и предложить его другой девице я не смогу. Во всяком случае, до новогоднего бала слишком мало времени, чтобы мы могли продать наряд хотя бы со скидкой.

– Именно так, ваше благородие! – снова поддакивает Павленко. – Они должны были оплатить хотя бы наши расходы.

Баронесса опускается в кресло и тяжко вздыхает:

– Так я им и сказала. И ни один порядочный человек не возразил бы против этого. Но старуха-графиня заявила, что не заплатит нам ни рубля. Дескать, мы сами виноваты, раз не сумели угодить их взыскательному вкусу. Вы понимаете, какая наглость?

Это понимаю даже я. И едва ли не впервые я совершенно согласна с баронессой. Кто мог назвать это платье дурным? Да ничего более прекрасного и вообразить себе нельзя!

– Только вот, что я вам скажу, милочка, – длинный тонкий палец мадам Зиберт взмывает вверх, – я знаю причину, по которой они от него отказались. Поговаривают, что мадемуазель Натали находится в интересном положении.

Произнося эту пикантную сплетню, она чуть понижает голос, и всё-таки мы слышим каждое слово. Я чувствую, как румянец разливается по щекам.

– Дорогая! – впервые подает голос барон. – Стоит ли говорить об этом? Здесь дети!

Но дамам нет до нас никакого дела. Не удивлюсь, если они не заметили нас вовсе. И потому на замечание Германа Францевича они не обращают никакого внимания.

– Что вы, как такое возможно? – ахает Нина Александровна. – Она же не замужем.

Баронесса хмыкает:

– В том-то и дело! Потому они и пытаются это скрыть. Но это было бы невозможно, появись они у нас на второй примерке. Корсет пришлось бы расшивать дюймов на пять, не меньше. Но, право же, мне нет дела до чужих секретов. И если бы они не поступили со мной столь бесчестно, то я и словом бы об этом не обмолвилась. Но они посмели обвинить меня в дурном вкусе в присутствии других своих гостей. И десяток дам из высшего общества теперь будут уверены, что наряды, которые шьют в нашем ателье, никуда не годятся.

– Это ужасно! – всплескивает руками директриса.

Но Анастасия Евгеньевна не из тех, кто так просто сдается.

– Они еще не знают, с кем связались! Я докажу, что это платье – лучшее из того, в чем могла появиться эта девица на новогоднем балу. Поверьте, милочка, все будут спрашивать, кем оно пошито.

Барон снова не выдерживает:

– Дорогая, стоит ли опускаться до уровня этих людей? Уверен, после новогодних праздников это платье охотно купят, и вы покроете все расходы.

Но баронесса непреклонна:

– Нет, голубчик, мне было нанесено публичное оскорбление. И месть тоже должна быть публичной. А самая многочисленная и уважаемая публика соберется у княгини Ковалевской на новогоднем балу. А значит, именно там мы и нанесем ответный удар. Мы покажем там наше платье!

Герман Францевич – милейший и добрейший человек – неодобрительно качает головой, но спорить с супругой не решается.

2. 2. План баронессы

– Но что же мы можем сделать, ваше благородие? – не понимает директриса. – До бала осталось всего несколько дней. У всех дам и девиц, которые будут на празднике, уже приготовлены свои наряды. Не думаете же вы, что кто-то из них захочет сейчас купить новое платье.

Барон бросает на жену насмешливый взгляд:

– Надеюсь, ты не собираешься, дорогая, сама появиться в нём на балу? Не сомневаюсь, ты будешь выглядеть великолепно, но согласись, что оно пошито на совсем молодую и худенькую девушку.

Я впервые слышу, как баронесса смеется.

– Ну, что ты, голубчик! Я еще не сошла с ума. В нём на балу появится одна из наших воспитанниц.

Мне кажется, я ослышалась. И судя по вытянувшимся от изумления лицам барона и мадам Павленко, так кажется не только мне.

– Вы шутите, Анастасия Евгеньевна? – предполагает директриса. – Не можете же вы предлагать такое всерьез.

Она обводит комнату взглядом, поочередно останавливая его на каждой из нас. Не знаю, как у других, но мои плечи опускаются еще ниже.

Я тоже думаю, что это шутка. И что сейчас баронесса снова рассмеется и назовет нас замарашками и неумехами.

– Нет, я вовсе не шучу, – возражает мадам Зиберт. – Это платье должно произвести фурор на балу. И если я не могу надеть его ни на одну из своих покупательниц, то я надену его на одну из своих подопечных. Надеюсь, в нашем пансионе есть хотя бы одна прилично танцующая девица?

Стоявшая на подоконнике ваза падает на пол от неловкого движения Хитрук, и внимание всех присутствующих переключается на заалевшую Дашу.

– Нельзя же быть такой неловкой, мадемуазель! – взвизгивает директриса и оборачивается к баронессе. – Вот, полюбуйтесь, Анастасия Евгеньевна, каковы они у нас. Разве такую можно вывести в приличное общество?

По Дашиному лицу текут слёзы. В другое время мадам Зиберт сурово отчитала бы и примерно наказала ее, но сейчас она задумчива и спокойна.

– Да и как может воспитанница приюта появиться на княжеском балу? – продолжает Павленко. – Тем более, на балу у Ковалевских. Это будет оскорбительно для других гостей.

– Что же в этом оскорбительного, милочка? – качает головой баронесса. – Разве наши девочки не благородного происхождения? Да, их родители не блистали в высшем обществе, но всё-таки были дворянами, разве не так? А приглашение на бал я раздобуду, не сомневайтесь. И не волнуйтесь – наша воспитанница поедет на бал инкогнито. Разве вы забыли? Это будет бал-маскарад. Нужно только будет уехать оттуда до полуночи – маски снимаются ровно в двенадцать часов.

– Ох! – бледнеет Нина Александровна. – А если об этом всё-таки узнают? Княгиня Ковалевская никогда вам этого не простит.

Но баронесса только удивляется:

– Помилуйте, Нина Александровна, да на что же может обидеться княгиня? Все знают, как мы заботимся о наших девочках, и то, что одной из них мы позволим побывать на настоящем балу, будет лишним тому доказательством. Но вы правы – пусть это лучше останется тайной.

Она поднимается и идет к дверям, на ходу отдавая распоряжения:

– Соберите в зале всех девиц старше шестнадцати лет. Нет, не всех. Толстушки в платье не влезут. Ну, и чтобы танцевать могли не как коровы на льду.

Через полчаса я вхожу в танцевальную залу на дрожащих ногах. Никогда прежде я так не волновалась.

Нас – соответствующих объявленным баронессой требованиям – оказывается всего трое: я, Даша Хитрук и Тамара Рудакова. Но это и неудивительно – взрослых воспитанниц здесь держать не принято. Как только девушки достигают возраста, позволяющего им поступить к кому-нибудь на службу, Анастасия Евгеньевна подыскивает им подходящее место. Не бескорыстно, разумеется, подыскивает.

Нас с детства обучают хорошим манерам, музыке, танцам, живописи и множеству самых разных наук – не хуже, чем в самых престижных гимназиях. А потом, повзрослев, мы становимся компаньонками дам из высшего света или гувернантками для княжеских и графских детей. Выпускницы пансиона-приюта баронессы Зиберт охотно принимаются на работу в самые лучшие московские и петербургские дома. «Они прекрасно воспитаны и при этом знают свое место» – так аттестует нас сама Анастасия Евгеньевна.

И мы стараемся держать марку – мы улыбаемся, даже если хочется плакать, мы вежливы и скромны. Мы тоже дворянки – как и те, кому мы будем прислуживать, – но у нас нет громких титулов и больших состояний. А самое главное – у нас нет родителей, которые могли бы о нас позаботиться. И мы благодарны баронессе за то, что о нас заботится она – как может, как умеет. Гордость – не самое лучшее качество, когда ты беден и одинок.

До нас доходили слухи, что некоторые из выпускниц обретали себя совсем в других ролях, становясь любовницами и содержанками богатых мужчин, но об этом в приюте говорить было не принято – каждый такой случай казался баронессе позором.

Мадемуазель Коршунова приносит в залу платье. Анастасия Евгеньевна тыкает пальцем в Дашу Хитрук, и та застывает, когда Коршунова начинает шнуровку корсета. Наряд Даше вполне по размеру, но при этом выглядит она в нём так жалко и нелепо, что баронесса морщится.

– А ну подними голову, расправь плечи! – командует она. – Ты сейчас похожа на старуху. Ты знаешь, что такое бал в княжеском дворце? Ты понимаешь, какие люди там будут?

Откуда Даша может это знать? Единственный бал, на котором нам довелось побывать, проходил в купеческом собрании. Но публика там была не самая взыскательная.