Платон - страница 18

– Давай так: сначала сделаю, потом расскажу. Если испытания пройдут успешно, я осчастливлю целый город. Разве не здорово? Па, ну серьезно, разве ты не хочешь в одночасье стать счастливым? – спросил Пашка.

Я чуть не подавился.

– Что значит стать? Мне и так хорошо, – ответил я.

– Па, мы вроде теперь начистоту – и снова ложь. Кстати, я отдал пьесу, которую ты мне дал почитать, своим экспертам, и они сказали, что она написана человеком, находящимся в глубокой депрессии.

– Господи, ну хоть кто-то догадался, а я-то думал, помру нерассекреченным, – я выпустил дым в потолок. – Теперь можно признаться: никуда не уезжаю, это отмазка, скоро меня найдут с дыркой во лбу. Маски сброшены. Финита ля комедия.

– Не перебивай меня, – продолжил он. – Тогда я стянул из комода другую рукопись и тоже отнес им, разумеется, не сказав, кто автор. Второе заключение было таким же, но с небольшим нелицеприятным дополнением, – он оттянул ворот водолазки, поднял его вверх, склонил голову набок и вывалил язык. – Я сказал, что знаком с человеком, написавшим комедию, и он веселый и жизнерадостный, но они были непреклонны. И знаешь, я им верю.

– Все это интересно, и твои эксперты – молодцы, хорошо соображают. Только, видишь ли, в чем дело, со мной у них вышла промашка. Всякий мыслящий человек несет в себе страдание, но оно не имеет ничего общего с депрессией, которую с легкостью диагностируют у каждого второго и жадно лечат, – парировал я.

– Ты хочешь сказать, что люди, которые работают на крупнейшие корпорации, взяли и споткнулись на тебе?

– Уже сказал. Можешь поднимать их и уносить на исходные позиции. Я не противник анализа, более того, в чем-то они правы. Между «я устал» и «мне надоело» лежит пропасть. Так вот, я не устал и могу прожить еще столько же. Но стоит ли?

– Так ты не пошутил? – озадаченно спросил он.

– Нет. Мы не выбираем, когда рождаться, но у каждого из нас есть возможность уйти отсюда вовремя. Мы слишком зависимы от внутреннего завода и вынуждены ждать, когда он закончится, – Пашка повел бровью. – Когда я говорю «мы», то имею в виду людей, похожих на себя. Остальные, конечно, не ждут. Люди вообще жизнелюбивы. Они боятся умирать и просят других без конца проворачивать ключик у себя на спине, чтобы задержаться тут подольше. Я же сделал все, что хотел, и увидел достаточно, у меня не осталось ни желаний, ни стремлений, и поэтому не вижу смысла коптить небо. Признаюсь, не собирался об этом говорить, думал ограничиться запиской, – я вытянул из держателя прогоревший табачный стик и закатил его под тарелку.

Пашка встал и начал ходить по залу, заложив руки за спину и опустив взгляд. Иногда он останавливался, смотрел перед собой, с силой втягивал воздух, шумно выдыхал и шел дальше. Я смешал коктейль из рома и спрайта, выпил неспешно с обветренным икорным бутербродом и смешал новый. Какие-то черты характера в Пашке меня раздражали, но его привычку думать я обожал. Он никогда не говорил первое, что придет на ум, не заполнял паузы словесным мусором. Если ему нужно было время подумать, он его брал, и брал столько, сколько нужно. Он подошел к столу и облокотился на спинку стула.

– Я не вправе влиять на твое решение. Просто скажи, сколько у меня времени. Есть вещи, которые мы делаем из интереса, но есть и другие, они совершаются ради и во имя. Мой проект не забава. Я хотел удивить тебя, но не знал почему. Теперь понял. Ты говоришь, будто увидел все, тогда скажу тебе: ты ошибаешься. Уверен, когда увидишь мой мир, то останешься. И маленький спойлер: ты снова будешь не один.