Платон - страница 8



– А я тут при чем? – спросил я, сдерживая смех.

– Вы мой последний шанс, – он сделал умоляющий жест.

– Од-на-ко…

Мои руки сами поставили стакан на шкатулку и заняли позицию на подлокотниках для старта. Начало нашего знакомства было интригующим, но продолжение утянуло в сюр. Шляпа резко упала в цене.

– Стойте! Вы же почти труп, ну что вам терять? – в отчаянии выкрикнул он, видя, что я собираюсь встать.

– Кто труп?

– Вы!

– Я?

– Да!

– Это уже слишком. Я попусту трачу на вас драгоценное время, – сказал я и протянул ему шляпу.

– Совсем забыл… Вы же торопитесь совершить креатив, – он внезапно сменил тон и отклонился назад, будто у его стула была невидимая удобная спинка. Я вернул шляпу на колени.

– Не могу сказать, что вы потрясли меня оригинальностью стремления, – резко ответил я.

– Я просто любопытный, – его губы медленно растянулись в улыбке и исчезли.

– Заметил, – я взял стаканчик со столика и допил кофе.

– Тогда заметьте, что ни разу не спросил вас, как вы собираетесь это сделать, – он стал крутиться на стуле вправо-влево.

– Пока не спросили, – грубо ответил я.

– И вам это не кажется странным?

– Кажется, – я протянул это слово, откинув голову назад и снова посмотрел на него.

– А мне кажется, вы вернетесь домой и у вас найдется одно маленькое и важное дельце. А завтра еще одно. Я никогда не видел самоубийц с таким благополучным лицом, – добавил он ехидно.

– И сколько самоубийц вы встречали? – парировал я.

Некоторым людям нравится искать ответы на потолке. Вот и он уставился в подвесные конструкции. Губы беззвучно бормотали, пальцы перебирали воображаемые четки. Я ждал. Внезапно его внешняя активность сошла на нет. Будто какая-то шальная мысль зацепила и утянула его в трясину воспоминаний. Я не ожидал такой реакции и снова зачем-то поборол желание уйти. После перепалки пауза тянулась, как товарняк на переезде. Прежде чем заговорить, он выдохнул, сглотнул и улыбнулся одним ртом, отчего мне стало жутко.

– Можно считать ни одного.

– Вот и поговорили, – я потряс пустой стаканчик и стал постукивать им по подлокотнику.

– Вот и поговорили. Да уж…

Сейчас он походил на сгорбившегося над лункой рыбака, который, сцепив руки в замок, то и дело подергивает ими от холода и что-то бормочет в темную воду проплывающим в глубине рыбам.

– В отличие от вас, – он замешкался, – я не способен на убийство.

– Я не убийца, – отозвался я.

– А кто, добрый эльф? – хмыкнул он. – Вы собираетесь убить себя – вы и есть убийца, – сказал он уверенно, и мне нечего было возразить. – А я – нет, и хоть к миру у меня большие претензии, я буду молчать. Мне бы увидеть, как он разлетится на запчасти, убедиться, что он никогда и никому не причинит вреда, и все. Неужели я много прошу?

Последний вопрос был риторическим, и я не стал отвечать. Чудак медленно восставал из печали и распрямлял плечи. Руки отряхнули друг друга и переплелись на животе.

– Как вас зовут? – спросил я, чтобы ускорить процесс его преображения.

– Семь тонн… Э-э-э, Семен Липатов, простите. А Семьтонн – это ник, в одно слово пишется. А вас?

– Платон, – ответил я.

– Тоже ник?

– Нет, имя.

Он предложил выпить за знакомство. Я открыл рот, чтобы запротестовать, но Семьтонн вскочил, побежал за прилавок. Нырнул, вынырнул, нырнул, вынырнул. Чем-то дзинькал, стучал, брякал. Обратно он бежал смешно, на цыпочках, неся на вытянутых руках два квадратных стакана. Осторожно, чтобы не расплескать.