Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2018 - страница 4



И пахло близко тряпкой половой,
В воскресный день один, изображая
К искусству тяготенье, заодно
Обновкою женатиков сражая,
Родная мать взяла меня в кино.
Отговорил журнал про съезд и пашню,
И свой «Фитиль» озвучил Михалков.
И рамка на экране, дрогнув страшно,
Расширилась до дальних уголков.
Свет погасили. Сказка странновато
Каким-то пеньем грустным началась.
Шепнула мать: «Запомни – Тра-ви-а-та!»
И вся вперед немного подалась.
Всю сказку героиня громко пела,
Хотя болела, в общем-то, коза.
Сморкалась мать в платочек то и дело,
И дважды закрывала мне глаза.
Там фуэте крутила балеринка,
И мать, простая женщина, считай,
Мне говорила: – Пласидо Доминго.
Васильев и Максимова. Считай.
А я считать немного не умела,
Зато ревела тоже от кино.
И таяло в руке моей без дела
И капало на платье эскимо.
И, несмотря на ужас умиранья,
На то, что мать мешала, как могла,
Мне сказка та понравилась, а Таня
Потом уже от кашля умерла.
Я долго с ней играла в Травиату,
И пела ей картавые слова.
Какие сказки делали когда-то!
Лишь музыка, а сколько волшебства!
Альт
Полуденное солнце
Уже глядит назад,
Где бурый замок Сфорца
Притягивает взгляд.
И тут же тень ложится
От дома до угла,
Где вывеской кружится
Латунный знак Орла.
На полках, словно рыбки,
Дарящие мечты
Виолончели, скрипки,
Мандолы и альты.
Бликует лак на деке,
И рвутся струны в бой:
Стать звуком в человеке,
Пожертвовав собой.
Миланский мастер Павел,
Сын своего отца,
Маслами лак приправил
И каплями с лица.
Когда уйдут из дома
Все, нажитые в нем,
Кому играть истома
Войдет в дверной проем.
Создатель инструмента
Из клена и сосны
Для этого клиента,
Сидящий у стены,
Погладит гриф разочек
И выпустит из рук,
Поскольку струн и строчек
Важнее смысл и звук.
Во все века даренье
Вот это настает:
Творец своё творенье
Другому отдает, —
Кому открыть под силу
Все смыслы, наконец.
Не так ли Богу-сыну
Отдал свой мир Отец?

Тамара Жирмунская. Не блестящего ради созвучия

Был во время войны генерал армии с такой фамилией. Я училась во втором классе, когда он погиб смертью героя. Ну, мы тогда жили чувствами всей страны и – отдельно – своей коммунальной квартиры. Сколько жильцов в квартире, столько раз говорили о нем на общей кухне. Я же с первого раза запомнила. Тем более, что одна соседка возьми и скажи мне: «А ведь ты похожа на него!». О, как я возгордилась! Нашла газету. Прочла своими глазами. Всматривалась в фотографию: ведь и правда, похожа. Запомнила на всю жизнь. Я это к тому, что, когда, десятилетия спустя, кто-то из коллег упомянул фамилию молодой талантливой поэтессы, я почувствовала в области сердца тепло. Почва была подготовлена.

Нет, не буду называть славные и не очень имена предшественниц Маруси Ватутиной.

Раньше стихолюбы и особенно стихолюбки знали их наперечет. Теперь – сложнее. В любом печатном издании (а их великое множество) в рубрике «Поэзия» найдешь женские имена и порой очень впечатляющие тексты. Уже окончив литинститут и защитив свою дипломную работу, где были собраны лучшие мои стихи, написанные за время учебы, я написала стишок, где были такие строки: «Откуда столько поэтесс? Как щебетуний на заре! Откуда этот интерес К их многоточьям и тире? К их неумелости в быту? К свиданьям их? К страданьям их? Долой немую красоту! Даешь пронзительный язык».

Я сознательно напечатала последние восемь строк прозой, чтобы не путали божий дар с яичницей, да не подумают читатели об этом крылатом выражении плохо! Каким-то образом и в те далекие теперь годы я поняла, что не всё, что складно и в рифму, может считаться поэзией. Есть стихотворцы, а есть поэты…В захудалом доме отдыха, куда мне с трудом достала путевку моя мама, оказалась приличная библиотека и в ней почти полное собрание сочинений Александра Блока. Делать было особенно нечего, кавалера не намечалось, так что утешаться я могла только автором революционной поэмы «Двенадцать». Но ее я как-то пропустила мимо внимания. Зато прочла не только стихи поэта но и его статьи о поэзии. Оказывается, прекрасные поэты умеют писать и прекрасные статьи!.. Царапнул отзыв Блока об одной современной ему поэтессе, хвалебно-иронический: «…тот же женский аромат и то же женское бессилие, неграмотность, невечность». Он как будто поставил диагноз одной из моих сестер, чьё имя если и сохранилось, то в старинных антологиях…