Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2019 - страница 13

«Посмотри, как раскинулся снег широко…»

Посмотри, как раскинулся снег широко,

как он выпал от края до края,

где-то лают собаки, но так далеко,

что не слышно собачьего лая.

Почему-то приходят на ум поезда,

Крайний Север, огни, полустанки,

где-то там закатилась за небо звезда

и не будет пощады беглянке.

Махом к стенке поставят, и вскрикнет она,

и в ответ засмеется родная страна,

и конвойный растянет гармошку,

ничего – это все понарошку,

это морок похмельный, – вздохни глубоко,

вон горит она, Богом хранима,

и раскинулся лес – широко-широко

по периметру Третьего Рима.

«Бог ставит свет, холодный и нагой…»

Бог ставит свет, холодный и нагой,

и слушает погибшую березу,

держа ее под голову рукой,

как мальчик держит сломанную розу.

Что вымолит бездомная старуха?

Поднять ее из грязи или сжечь?

В расщелину божественного слуха

течет нечеловеческая речь,

и воздух, потрясая сединой,

стоит за Ним, как раб за господином,

держа корзинку с полною Луной,

держа платок с единородным Сыном,

и нити снега сквозь меня летят,

и, задрожав, поваленное древо

становится к своим товаркам в ряд,

и время, обращенное назад,

потоки снега возвращает в небо…

«Холодно там, где ты…»

Холодно там, где ты

даруя себе кончину,

падаешь с высоты,

превращаешься в мнемозину,

бабочку в пустоте,

бабочку на излете,

холодно там, где

ты не чувствуешь плоти?

Холодно вам всем

в океане сансары,

на чертовом колесе,

где свет пьяней солнцедара,

где в зеркале рожи кривой,

не отражается рожа?

Праздник всегда со мной,

но он закончится тоже,

и если из темноты

спросят через стекло:

– Холодно там, где ты? —

то я отвечу: – Тепло.

«Я скорее огонь, чем воздух, скорее морок…»

Я скорее огонь, чем воздух, скорее морок,

чем доступный смысл, я скорее холод и ворог,

чем тепло и защита, я скорее сомненье, чем вера

в то, что божественна даль, я твоя печаль без примера.

Твоя печаль.

Я твой минувший город. Его квадрига

уже покидает арену. И возница, охрипнув от крика,

молча к тебе обернулся, и ты

узнаешь в нем свои черты.

Я твоя чистая нота, твое скрипичное скерцо,

летящее над полями, в которых ты вечно забыт,

я твой веселый голос, лишенный смерти.

Речь твоего поколенья, которая не смердит.

«Солнце мое, ты для себя темно…»

Солнце мое, ты для себя темно,

только вовне испускаешь лучи, а так,

что для других – огненное пятно,

то для тебя – абсолютный внутренний мрак.

Так же и я – корпускула и волна,

тьма для себя, для кого-то – рдяной рассвет;

круг описав во Вселенной, стекает на

крест надо мной мой же реликтовый свет.

«В том артеке, где я научился писать по железу углем и сангиной…»

В том артеке, где я научился писать по железу углем и сангиной,

я влюбился в твою ястребиную стать, в твои ясные очи, ундина,

и пока рихтовали меня губари, Артамонов и родина в коме,

я хранил тебя в сумке сердечной, Мари, не боясь, что отнимут на съеме.

И с тех пор пролетело семь тысяч небес над моей травяной палестиной,

и дремучее время застыло, как лес, и пространство склоняется к тыну,

и зияют разрывы в природе вещей, и, как вишенка цвета кармина,

ты хрустишь на зубах моих белых ночей, Лафоре, синеглазка, ундина.

Мы живем на разломе эпох, и связать наши судьбы нельзя воедино,

гой еси, дорогая Мари, исполать, бона сэра и чао бамбино,

вот закончится фильма и в ультрамарин мы вольемся волна за волной,

если можно, Мари, дорогая Мари, тень твоя да пребудет со мной.

«Там, где на сетчатке – слепая зона…»

Там, где на сетчатке – слепая зона,

Назад Вперед

Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2019 - страница 13

Похожие книги