Плавучий мост. Журнал поэзии. №2/2016 - страница 17

Время движеньями круговыми

учит выстраивать укрепленье

в воздухе без опоры.

Погреб

Вниз по лестнице шагнуть

и с жарой расстаться разом.

Погреб взрослому по грудь,

мне по маковку с запасом.

Наверху тяжелый зной,

здесь так холодно и сыро.

Я остался под землей,

вдруг потерянный для мира.

И деревья надо мной –

прямоствольны, недвижимы –

сквозь труху и перегной

земляные тянут жилы.

Звуки в полном столбняке

и очнуться не готовы.

Здесь со мной накоротке

тихий обморок грунтовый.

Земляная тишина.

Неглубокая закладка.

Сырость нежно-холодна.

Горе луковое сладко.

* * *

Так ночь зарницами бледна и молния близка, что тьма кромешная видна до каждого листка.

Несется свет из черных рам, а гром не говорит. Мгновенный вывешен экран, он фосфором горит.

Горит, но запись не ясна, и скоропись быстра. Мысль понимает, что она не молнии сестра.

Той быстроте преграды нет. И прямо, без преград в ослепший мозг заходит свет, что зрению не брат.

* * *

Заросшее травою озерцо

следит за комариной пляской.

День марлевой ложится на лицо,

а вечер влажною повязкой.

Перебеляя воздух, дождик-вязь

чуть сеется из вечного запаса.

И целый день, почти не шевелясь,

стоит его рассеянная масса.

* * *

Ангел мой, глаза закроем.

Ночь проходит сквозь ресниц,

поднимает рой за роем

у невидимых границ.

Обойти ее отважусь,

тяжестью оборонясь.

Отчего такая тяжесть?

Где ты, ангел?

Что ж ты, князь!

Там, за болевым порогом,

перейденная стократ,

все равно стоит под током.

Что ж ты, братец!

Где ты, брат?

* * *

Высоко над Кара-Дагом

светел каменный плавник.

Здесь по складчатым оврагам

каждый дорог золотник.

А сухие травы жестки

для дневного полусна.

Открывается в подшерстке

золотая белизна,

входит в ткань его волокон

и в состав его пород.

Мертвый царь в горе без окон

ест на золоте и пьет.

* * *

Вот она, Москва-красавица, –

постоянный фейерверк.

Поглядите, как бросается

белый низ на черный верх.

Дайте нам, у нас каникулы,

конфетти и серпантин.

Остальное, что накликали,

даже видеть не хотим.

Ожидания доверчиво

в новостях передают.

Всем привет от фейерверкщика,

а от сменщика – салют.

Как бы вытащить из ящика

с говорящей головой

не того, впередсмотрящего

на тебя, как часовой –

словно ты шпана советская

или крайний инвалид.

Он о том, что время детское,

по-немецки говорит.

Время – голову не высуни.

И уходят в дальний путь

дети, загнанные крысами.

Им вода уже по грудь.

* * *

– Хоть я и не протягивал руки,

но это время, будь оно неладно,

когда сдают и не берут обратно,

небрежно загибая уголки,

как будто все в разменную пехоту

назначены бубновому царю.

Давай-давай отсюда!

Ходу, ходу! –

Ну и кому я это говорю,

когда иду, пугая мелких птах,

взлетающих на каждый шорох,

по узенькой тропе в кротовьих норах

на поле в фиолетовых цветах

* * *

И во сне боролся с твоим лицом

обращенный ко мне упрек,

что не вхож я в твой беззащитный сон,

что никто его не берег.

И теперь не знаю – ведь я не вхож –

что светилось в лице твоем.

Мимолетной молнии светлый нож

за оконный вошел проем.

Но в ночи, проявленной серебром

улетающего огня,

не будил тебя ни далекий гром,

ни зарницы, белее дня.

* * *

Сон идет за человеком,

изведенным в никуда,

словно талая вода

вперемешку с темным снегом.

Их когда-то сдали в хлам –

всех увечных, безголосых,

что на остров Валаам

укатились на колесах,

на подбитых костылях,

на подкованных дощечках,

в черных сгинули полях,

потонули в черных речках.

Вот и в памяти черно.

На пиру у людоедов

сладко хлебное вино.

И живи, его отведав.

* * *

Снимок, не попавший в проявитель,

Назад Вперед

Плавучий мост. Журнал поэзии. №2/2016 - страница 17

Похожие книги