Плавучий мост. Журнал поэзии. №4/2016 - страница 4



Скоро будет двенадцать, над свалкою мрак.
Зажигаем фонарики смело.
Между двух партбилетов лежит доширак
и авоська с огромным помело.
Там лежат кокколобы, но ты не рискуй —
лучше трогать такое не надо.
Хорошо бы немного найти маракуй:
и еще поищи авокадо.
…Там рабочие судьбы решает партком,
там великий почин в коллективе.
Канталупа с немного побитым бочком
и любимые многими киви.
Там борьба за рекордно высокий надой,
за сестерции и за оболы,
там уютно соседствует с красной звездой
пятизвездный разрез карамболы.
Там лежат ум и совесть, а также и честь,
и слеза замполита скупая,
три куска комсомола, сказавшего «есть»,
и зеленая малость папайя.
Там в бутылке – недопитый горный дубняк,
два десятка цунами с блинами,
дирижабль «Альбатрос» и матрос Железняк
и победа, что будет за нами.
Там лежат трудодни, да и сами труды,
небо в самую мелкую клетку,
пальцы, яйца, пятнадцать столов без нужды
и в три года даешь пятилетку.
Там в труде и учебе великий успех,
три десятка знакомых портретов,
наша цель коммунизм, пролетарии всех,
мандарины и крылья советов.
Там сверх плана даем, там бездельник не ест,
чемпион, окруженный почетом
не рабы и не мы, и двенадцатый съезд,
и еще там, еще там, еще там.
Антраша, пируэт, фуэте, экарте,
в гараже драгоценная волга,
все, чего не распишешь в меню и в мечте,
все, о чем говорили так долго.
Обозначен единожды выбранный путь,
и не надо излишних эмоций:
ты обиженной мордой судьбу не паскудь,
и несчастные карты не коцай.
Ни к чему уходить ни в запой, ни в загул,
будем рады и тем, чем богаты,
и помойка пуста, и устал караул:
по домам, господа демократы.

Иоанн Безземельный ищет горчицу. Второй оммаж Ивану Голлю

Катарина:

Неси все вместе иль одно – как хочешь.

Грумио:

Так, значит, принесу одну горчицу?

Шекспир. Укрощение строптивой.
Порыв безумия внезапного пресекши,
в число неизбраных незнанием незван,
ни гривны, ни куны, ни самой мелкой векши[1]
не может заплатить сегодня Иоанн.
Но голод утолить в невидимой столовой
вступает, не спеша, через проем дверной.
Слепой официант и повар безголовый
его угрюмо ждут у стойки ледяной.
В стране, где не поймешь – кто кролик, кто католик,
где не туды идет войной на не сюды,
шагает он туда, где за безногий столик
великая нужда уселась без нужды.
Пока официант меню ему бодяжит,
отнюдь не просто так, но с божией росой,
решает твердо он, что в этот день закажет
яйцо без курицы, что сожрана лисой.
Богатый выбор здесь не очень-то и нужен,
здесь все, что есть в меню – ни два, ни полтора,
но могут предложить на завтрак и на ужин
суфле из воздуха и суп из топора.
Здесь из-за скудости никто не горячится,
здесь вовсе нет врагов, как, впрочем, и друзей,
здесь древний перец есть, и старая горчица,
столь драгоценные, что впору сдать в музей.
От здешнего меню тебе не станет худо,
будь ты хоть пионер, а хоть миллионер,
здесь есть дежурное, но фирменное блюдо:
ничто по-ленински на сталинский манер.
…Весь день бесцельное стрелянье без наганов,
прогулки без собак под псиный пустобрёх,
и гордый секондхенд фриганов и меганов.
и три богатыря, что здесь без четырех.
В немыслимом саду ведет мотив неловкий
невидимый смычок в невидимой руке,
и мчит на всех парах к доеденной морковке
бессмертный паровоз в бессмертном тупике.
Непредсказуема ненастная погода,
но нам сулит судьба, задрав незримый хвост,
триумф мистический семнадцатого года,
что в девяностые года протянет мост.
Здесь ни симфонии, ни такта, ни аккорда,