Площадь Тяньаньмэнь - страница 7

– Ван Фань – кот!

И тут же все принялись декламировать хором:

– Который час?

– Скоро шесть.

– Котик наш дома?

– Пора ему есть!

Игра состояла в том, что после этого стишка кот должен был ловить мышку, но, к сожалению, Ван Фань это недопонял и ринулся на меня прежде, чем все замолчали. Я почувствовала, что падаю – будто в замедленной съемке, а потом время понеслось вскачь, и вот я уже лежала на грязном полу, оглушенная, каскад звуков рушился внутрь меня, а в ухо жарко, возбужденно и шершаво дышал Ван Фань. Я почувствовала на щеке теплую струйку.

Подняла глаза на нависшее надо мной пухлое осклабившееся лицо, и меня вдруг будто током пронзила ярость; захотелось выцарапать Фаню глаза, раскровенить мокрые шепелявые губы. Он был маленьким, в определенном смысле самым маленьким из всех нас, и тем не менее ощущение его тела поверх моего было невыносимым: я чувствовала жар, исходивший из дряблых складок кожи на лице и животе. Ощущала кисловатый запашок, поднимавшийся из впадин его тела – подмышек, дебелых ляжек.

Он все хихикал, сотрясаясь всей тушей, но на сей раз я не стала орать и обзывать его недоумком, не стала плеваться (а это худшее, чем один ребенок может обидеть другого). Вместо этого я проглотила отвращение, сгруппировалась и ловким движением сдвинула его дряблое тело на сторону – он завалился на бок, а я высвободилась.

С трудом встала на ноги. Посмотрела на остальных. Они все смеялись. В первый момент я опешила. В ноздрях все еще ощущался запах Ван Фаня. А он катался по земле, хихикая, как будто над какой-то ужасно смешной шуткой, как будто его щекотал кто-то невидимый. Я почувствовала, что все на меня смотрят. А потом ощутила собственный смех. Натужный. Странный. Звук, зарождавшийся вне моего тела. Все вернулись к игре. Кроме Цзиня. Он еще немного понаблюдал за мной – с загадочным, оценивающим выражением на лице.

Солнце скрылось за горизонтом. На землю упала тень. И вот мы понемногу начали расходиться, каждый отправлялся в своем направлении, к дому. Зарядил дождь. Но я не спешила. И снова ощутила на себе взгляд Цзиня. Вдумчивый, любопытный.

– Хочешь кое-что покажу? – спросил он.

– Ага.

Спускалась ночь, а я знала, что до темноты должна вернуться домой. Такое правило завели мои родители. Я иногда скандалила по этому поводу, но без особого пыла, потому что, если честно, мне и самой было неуютно на улицах в темноте. Но в тот момент что-то удержало меня на месте, не позволило сразу же уйти. Цзинь говорил мягко, но в голосе его чувствовалось какое-то озорство, глаза лукаво блестели – как будто я казалась ему немного смешной. Если я откажусь с ним пойти, он решит, что я трусиха. Что я боюсь. И будет еще больше улыбаться. Если я просто уйду, я буду чувствовать этот лукаво-ироничный взгляд, устремленный мне в спину.

Так что я выпятила грудь и пошла с ним рядом. Дождь мягкими серыми струями падал на землю, над улицами поднимался пар – тусклая дымка, в которой очертания домов казались нечеткими, смутными. Тени разрастались, темнота обретала форму, не оставалось ничего, кроме шума дождя. Я чувствовала, как он стучит по ткани моих туфель, пробирается внутрь, проникает в носки, я чувствовала, что капли повисают на бровях и падают с кончика носа. Накатила усталость, как будто серая сырость засела и у меня в голове.

– Куда мы идем? Еще далеко?

– Не очень, – ответил Цзинь с тем же шепотком смутной улыбки на губах.