По гамбургскому счету - страница 10

Ханс-Михель кивнул.

– А что мне нужно делать? – спросил он.

– Клингер тебе скажет. Но помни, что именно ты представляешь закон, психолог только наблюдает и анализирует.

Почински перевёл на меня взгляд.

– А от тебя я жду завтра полный отчёт, – сказал он властно.

– Хорошо. Позволь мне взглянуть на фото отпечатка ноги того типа.

Прокурор открыл ящик стола, и вытащил фотографию из экспертного отчёта.

– Вот, смотри! – сказал он. – Трассологи установили размер обуви. Сорок второй. По таблицам Майера, с учётом коэффициента предполагаемого возраста, его рост должен соответствовать 175–180 сантиметрам. Есть и поправки, но мы их пока не рассматриваем.

Я разглядывал снимок. Кто-то впечатал ножку в песок точно ревнивая жена поцелуй в прощённого мужа. Крепко, задиристо, глубоко! Все видно в этом отпечатке, всё читается. А каблук какой! Просто шедевр начертательной геометрии в трёхмерном пространстве.

Знаете ли вы, что на немецких ботинках вообще впервые в мире стали использоваться пластиковые каблуки? Даже если американцы обошли нас и в этом, всё равно таких каблуков как в Тюркхайме в мире больше не выпускает ни одна фабрика!

Говорят, они пошли на какую-то модель Ллойдов. У меня тоже хранится пара Ллойдов от отца. Вот это ботинки! Со штафиркой мягкой, как губы девчонки, со стальными люверсами и подошвами, которым нет износу. Когда-то на севере Германии так было принято: отец оставлял сыну сапоги или ботинки. Правда, сейчас я ношу туфли Ed Meier, но речь не обо мне. Убийца был в ботинках фирмы Джозеф Зигель. Грубых как панцирь, из крепкой коровьей кожи и самой непритязательной внешности. Они заставляли поверить в то, что внешний образ обуви не так важен, главное – сколько километров можно будет пройти в этих башмаках. Выбор моего противника пошёл как штрих к его психологическому портрету.

– Времени у нас мало, а сделать нужно многое, – говорил я Хансу-Михелю, когда мы спускались по лестнице, – первым делом хочу осмотреть лодки, начнём, пожалуй, с этого.

– Лодку Малича забрали куда-то на специальный склад. На ней – следы крови, и лодка требует особого хранения. Я даже не знаю где этот склад. Лодка Гроссмайера стоит у причала Вассершульцманов. Если мы туда поедем, то потеряем уйму времени. Остаётся лодка Хелены Висман. Это близко отсюда, но надо разыскать хозяйку, – медленно печатая слова языком сказал помощник прокурора.

– Ну что ж, едем к ней!

– Сразу задам вопрос, – продолжил Ханс-Михель, – протокол осмотра заполнять?

– Забудь, – сказал я тихо, – мы не проводим следственных действий. Просто я слышал, что у матери нашего потерпевшего есть лодка, а я как раз собирался купить фишбот. Может быть, мы с ней договоримся в цене?

Рыжий улыбнулся. Его кошачья натура получила бумажную мышку на ниточке.

Висманы жили в мрачном двухэтажном доме на краю старого, ещё довоенного сада. Нам открыла бабушка Юргена, и долго объясняла, что фрау Висман отсутствует, а про внука ей ничего не известно. В ход пошли какие-то стратегические хитрости.

Ханс-Михель просто вспыхнул изнутри. Он, видимо, обожал такие штучки, и сразу решил показать, что против его коварства любая даже самая изощрённая ложь выглядит как детская шалость. Уж не знаю, что он такое говорил старушке, когда они пошли на кухню, но через десять минут она с готовностью отправилась показывать нам злосчастный гараж с лодкой.

Едва мы оказались внутри, рыжий посмотрел на меня с нажимом. Его взгляд будто возвещал: «Действуй! Теперь твой выход, господин психолог».