– И что вы хотели бы? – поправляя волосы, спросила Наташа.
Валентина Львовна нервно усмехнулась:
– Мы вроде бы как соперницы, и я хотела бы познакомиться и поговорить за одним столом.
– Садитесь, – Наташа указала на стул, – отдельной комнаты у нас нет.
– Где уж там… У вас душно, я сниму дошку…
Наташа между тем, внешне спокойная, приготовила заварной чайник, включила вскипятить воду – на всякий случай.
И они сели к столу, наверно, разглядывая друг друга.
– Ну и что? – спросила Наташа, мысленно твердя Иисусову молитву.
– Да вот, смотрю на тебя – изучаю, чем муж соблазнился, к кому это он всё бегает.
– Давайте только без фамильярностей, иначе наш разговор не состоится… Зовут меня Натальей Сергеевной, и обращайтесь на «вы».
Валентина Львовна хмыкнула:
– И давно вы соизволили с моим мужем свиданьиться?
– Ровно с того дня, когда он узнал, каким путём – не знаю, что болезнь его неизлечима.
– Это кто же сказал? Вы что, знахарка? Ерунда какая!
– Тогда почему он оставил службу?
– Устал, взял отпуск…
– Вы жена – или не желает вас расстраивать, или вы не хотите знать. Так, наверно?
– Я догадывалась… И вам не следует со мной так разговаривать, хотя бы потому, что я по возрасту в матери гожусь… Что-то вы замышляете с ним?
– Я ничего не замышляю. И он, по-моему, ничего… Пётр Константинович попросту ищет моральной поддержки…
– И находит? – поспешно опередила Валентина Львовна.
– Об этом вы у него спросите… Но когда у человека из-под ног жизнь уходит, он пытается найти хотя бы надежду…
– Но находит Наташу… – Валентина Львовна глянула на иконы: – Неужели вы опутываете его религией? Это же Средневековье…
– Опутывают сплетнями и ложью, сектантством опутывают, а православием просвещают.
– Впрочем, мы не о том говорим. – Валентина Львовна посуровела: – Давайте напрямую, чтобы хоть понять, как далее жить… Вы живёте с ним?
– Живёте вы с ним. Сожительствую ли я? Нет, и этого никогда не будет.
– Но ведь он к вам ночью бегает.
– Был однажды… но не за этим. Он страдает от болезни…
– И вы утешаете?
– Иногда пытаюсь.
– Может, на медэкспертизу направить?
– Пожалуйста. Но после этого в суд…
– Тогда будем пить чай?
Наташа поднялась к чайнику, и только теперь Валентина Львовна заметила, что эта «девка», так в сердце своём она называла её, припадает на ногу.
– Да вы и хроменькая! – то ли удивилась, то ли обрадовалась она.
– Машиной на переходе… теперь вот так.
– И всё-таки не понимаю, зачем он к вам ходит, тем более, здесь и ваша мама.
– Я затрудняюсь на этот вопрос ответить. Я всё сказала. Впрочем, об этом его надо спрашивать.
И они замолчали – налили в чашки чай.
«Плеснуть ей кипятком в бесстыжую морду?! Не вычисляй глупости, не интегрируй – никакой в этом трагедии нет, только поздновато», – размышляла с раздражением Щербатова.
«Вот и ещё несчастная женщина… Только я-то при чем?.. Мама придёт – что сказать? – в то же время думала Наташа. – Какие мы все заблудшие, грешные и ослеплённые, Господи, ну как быть, что говорить, что делать? Не выгонять же…»
Позвонила Анна Ивановна. Слышно было из трубки, как она говорит: «Пригласила Прасковья Алексеевна, так что я задержусь. Коли что, обедай сама, не жди».
– Хорошо, мама, пообедаю, – ответила Наташа, и кто бы подумал: легче на душе стало – не будет же «гостья» сидеть весь день.
Конечно же Валентина Львовна не намеревалась засиживаться, но она никак не могла придумать, как бы этой «девке» защемить хвост, чтобы она его не распускала.
