«И всё-таки он молодец, держится», – подумала Наташа, мельком глянув в комнату Щербатова.
После ужина за чаем Щербатов спросил:
– А какого возраста будет мой собеседник?
– Я не спрашивала о возрасте, – Наташа усмехнулась, – но на вид он несколько старше вас.
– Это хорошо… И ещё вопрос: при необходимости, как обращаться к нему?
– По-разному можно обращаться: батюшка, например, отец Михаил, в крайнем случае – Михаил Николаевич…
Наташа говорила, легко представляя, с каким недоумением он произнёс бы обращение «батюшка».
– А я полагал, что попа называть следует: святой отец. – Щербатов явно демонстрировал свою независимость и даже своё превосходство.
Наташа вновь усмехнулась:
– Во-первых, он не святой, во-вторых, в православной церкви такого обращения нет.
– А я, Наташа, знаете, что подумал: вот если бы не болезнь, взять бы нам и убежать куда-нибудь в чужие края вдвоём… Как у Горького: «Кабы не было мне жалко лаптей, убежал бы от жены и от детей». И жили бы как птицы вольные…
Наташа головой покачала:
– Нет, не получилось бы: надоели бы друг другу, слишком… разные мы люди. Да и возраст не тот…
– Что возраст! При царе дворяне так и женились…
– Но ведь вы не дворянин, и я не дворянка. А простые смертные и тогда одновозрастными сходились – и не убегали сами от себя, как вы фантазируете.
– Нет, всё-таки любопытно представить: убежали – и нет нас, а мы где-то живём… вдвоём, в неизвестности.
– У нас на курсе был студент – нередко говорил: «Вот представьте: я – академик. Какая свобода для деятельности на всю жизнь!»
– Кстати, Наташа, а вы где учились?
– Я? В Московском университете имени Ломоносова, на историко-филологическом…
– Из университета, с верой в Бога – и в библиотеку?! – с невольным удивлением воскликнул Щербатов.
– Чему же вы так удивились? От учебного заведения вера не зависит.
– Да, конечно, – уступчиво согласился он. – Ведь вот даже и я решаюсь креститься… А заварку нам не подогреть? – таким скачком Щербатов решил уйти от темы разговора. И Наташа угадала этот незамысловатый приём:
– А вы как думаете, креститься без веры можно?
– Можно, а что же нельзя, – нервная усмешка сорвалась с губ его, – да только нужно ли, ведь необходимости никакой.
– Это верно, колхоз – дело добровольное, но подневольное.
– Так уж и подневольное?!
– Из песни слова не выкинешь, но всю песню – можно… А вы почему надумали принять крещение?
– Но вы же знаете – почему?
– Я-то знаю, но священник не будет знать, а поинтересоваться может.
– Думаю, найду что ответить…
– Найти-то можно, но не будет ли это ложно?.. Вы веруете в Бога, творца Неба и Земли?
– Хочу поверить, но не получается… – Щербатов стеснительно усмехнулся.
– А в бессмертие своей души веруете?
– Я, Наташа, душу свою не могу представить реально, поэтому мне трудно поверить в бессмертие ирреального.
– Завтра могут возникнуть такие вопросы в той или иной форме… После ужина садитесь за Евангелие и постарайтесь воспринимать, как есть – не иначе… Священник может на некоторое время и отложить крещение.
– А он что, имеет право откладывать?
– Имеет. – Наташа вздохнула и поднялась из-за стола, чтобы убрать и вымыть посуду.
* * *
После ужина Щербатов умылся и, закрывшись в своей комнате, сел за Евангелие. Пытался читать, но не мог: зачем, когда всё известно – и ничего нового не вычитать. И отодвигал чтение, пытаясь понять: чему он верит, а чему никак не может поверить, потому что это фантазия, выдумка, если не ложь. И как только он произносил мысленно «ложь», так тотчас невольно вздрагивал: «Но ведь время, но ведь жить, во что бы то ни стало. Уже истекло половина года, так мимо ушей и просвистело, и состояние с каждым днём ухудшается… Надо поверить, что девица родила Бога… но ведь Бог сотворил всё в мире, мог бы он сойти на землю в образе человека и без этой выдумки рождества… Или взял бы и обратил камни в хлеб – поневоле поверили бы… Христос воскрес, но ведь воскрес всем телом, одни тряпки остались, а у простого смертного воскреснет душа, а тело сгниёт. Как же понять воскресение?! Или сойди он с Креста – и все упали бы ему в ноги. Почему он не сделал так – значит, не мог! Вот ведь…» – И чем больше он вспоминал недостоверного или не настольно правильного, как представлялось ему, тем яснее осознавал он, что всего этого не может принять. И чем протяжённее бывали его отрицания и сомнения, тем неожиданней он вздрагивал, вспоминая, что от гарантированного года больше половины пролетело, и то ли в страхе, то ли в негодовании повторял: «Нет-нет,
