И забылась на какое-то время, стояла молча, и лёгкая грусть охватывала её… Кающийся перед Божией Матерью грешник на коленях – неоднократно каялся он и вновь грешил, и вновь каялся… И так до тех пор, доколе не увидел, что Матерь Божия плачет, сострадая грешнику, ведь он не в силах не грешить…
«Вот и все мы так: без конца грешим, и хорошо, если каемся, осознаём свой грех», – сокрушённо подумала Наташа.
* * *
В единственной комнате церковного дома посредине стол под клеёнкой, стулья. Справа глухой фанерный шкаф для белья, рядом топчан с подушкой под старым тканьёвым одеялом; слева отгородка из тёмной ткани.
Протоиерей Михаил невысокого роста, грузный, в простеньком сером подряснике, по-светски пострижен, и борода с усами светские, совсем походил бы он на магазинного рабочего в халате, если бы не серебряный крест на груди; и лицо – умное с пронизывающим взглядом. В обращении он был прост и услужлив: предложил присесть к столу, и сам сел напротив, просительно окликнув:
– Мария Петровна, принесите нам чайку и сухариков. – И тотчас обратился к Щербатову: – Как, после дороги-то отдохнули?
– С избытком…
– Это хорошо… Дети-то есть?
– Внучка… Клара.
– Калерия?
– Какая Калерия! Клара, ну, Цеткин – в честь неё.
– И это хорошо.
Тем временем молчаливая женщина средних лет принесла на подносе и молча составила на стол заварной чайник на подставке, две чайных чашки на блюдцах и пиалу с мелкими квадратными сухариками из черного хлеба.
– А вы угощайтесь, – предложил протоиерей Михаил, наливая в чашку густой заварки.
У Щербатова возникла брезгливость, казалось, в рот ничего не пойдёт. Но сухарики оказались солёными и вкусными, так что не без удовольствия грыз он их с чаем.
– Как я вижу и понимаю, – мягко и доброжелательно сказал протоиерей, – веры у вас пока ещё нет, следовательно, и каких-либо духовных навыков тоже нет.
– Это почему же?! – изумился Щербатов, но отец Михаил пропустил изумление мимо ушей, пристально приглядываясь к собеседнику.
– Вам прежде почитать бы «Закон Божий», побывать на службах, чтобы понять, отзывается ли ваша душа.
Щербатов, видимо, возмутился, он побледнел, говоря:
– Мне, Михаил Николаевич, постигать уже некогда – жить остались считаные месяцы.
– У всех у нас дни сочтены… Вера ведь не с крещением приходит у взрослых, к вере крещение – как покаяние, освобождение от греха. Можно ведь и в таком положении оказаться: принять крещение, а веры как не было, так и не будет… Вечером постойте службу, а дома подготовьтесь к покаянию в жизненных грехах, а затем при́мите крещение. Иметь при себе необходимо нательный крестик и чистое нательное бельё. Опекать вас поначалу, видимо, станет Наталья Сергеевна – она подскажет… Я вам памятку дам «Покаяния взрослых перед принятием крещения». Это на машинке размноженный текст, завтра и возвратите его… А если что-то помешает быть завтра, то сообщите – номер телефона у Наталии Сергеевны имеется.
Щербатов молчал, чувствовал он себя униженным и оскорбленным, однако и тогда из сознания не уходило – во что бы то ни стало.
* * *
Поднялись ни свет ни заря – в пять! Наташа, как обычно, помолилась; Щербатов, хмурясь и негодуя, в очередной раз наизусть продекламировал молитвы, кои отметила для него Наташа – никак он не мог чётко запомнить «Верую», но одолевал.
Хмурился Щербатов ещё и потому, что идти надо было на голодный желудок, даже не выпив глотка воды. Глоток, и не один, он всё-таки сделал, когда, почистив зубы, полоскал во рту.
