По обе стороны стены - страница 19

О закрытии границы никто не говорил, официальных заявлений от правительства тоже не было, и Лизу это пугало. В последние недели она пыталась выяснить, как получить эмиграционную визу, но ее усилия приводили лишь к новым вопросам: она ходила в архив и в местную префектуру, но нигде не получила внятного ответа. В отчаянии Лиза даже отправила письмо канцлеру Западной Германии, надеясь на сочувствие, но вот дошло ли ее послание до адресата?

Дни утекали сквозь пальцы, она теряла время, которое могла проводить с Ули или на учебе. Чтобы совсем не отстать, Лиза подала заявление в университет Гумбольдта, хоть и знала, что придется повторить семестр заново, когда она вернется в Свободный университет.

Вернее, если вернется.

Она скрестила руки на груди, проводя пальцами по зарубцевавшимся царапинам от колючей проволоки, и снова глянула в сторону дома Ули.

Если бы любимый просто подошел к окну…

Если бы у нее хватило смелости прорваться через спирали Бруно, когда еще был такой шанс…

Если бы она сразу надела помолвочное кольцо и побежала подавать заявление в загс, сейчас их союз уже считался бы fait accompli [13].

Ее ладонь скользнула на живот: с последнего свидания с Ули прошло сорок два дня – сорок два дня страданий и тоски.

Сорок два дня ожидания месячных, которые, как догадывалась Лиза, и не придут.

– Какая ты серьезная.

Она обернулась, торопливо смахнув с глаз некстати выступившие слезы, а в комнату вкатился отец. Проезжая мимо обеденного стола, он покосился на груду бумаг, которые Лиза разбросала по узкой скатерти, и девушка едва уловимо улыбнулась в ответ на папину мягкую улыбку. С тех пор, как построили вал, она чувствовала себя просто ужасно, но ей грело душу, что отец и Пауль продолжают ее поддерживать. В отличие от нее, они новую действительность приняли совершенно спокойно.

Лиза представляла, как могла бы жить на той стороне Бернауэрштрассе: они с Ули смотрели бы из окна на то же самое ограждение, и она так же сильно скучала бы по отцу, как сейчас скучает по любимому. Получается, окажись она на Западе, ей и тогда было бы плохо?

– Ужин почти готов. – Отец погладил Лизу по руке и проследил за ее взглядом на западную сторону. – Твой брат скоро вернется. Бойлер опять барахлит, так что вода в душе будет только холодная. Скорее бы уже нам дали новое жилье. – Он ободряюще сжал руку дочери: – Поможешь накрыть на стол?

Лиза прошла на кухню и достала из ящика приборы, чувствуя благодарность отцу, который умел молча ее поддержать и, даже видя ее слезы, не лез в душу.

Это было очень в духе папы: в отличие от его приятелей-хирургов, которые по роду профессии привыкли бахвалиться и рисоваться не только перед пациентами, но и перед семьей и близкими, Рудольф всем вокруг сострадал, и поэтому люди ему открывались и доверяли. Такой навык ему очень помогал как в клинической практике, так и в преподавании. И хотя Лиза с удовольствием промолчала бы весь вечер, она понимала, что кое-какие разговоры откладывать никак нельзя.

Между тем отец убрал со стола бумаги, взял скомканное письмо из Государственного секретариата и с любопытством его разгладил.

– Можно?

Она кивнула, ощущая неприятный ком в горле, и стала наблюдать, как папа читает и на лице у него появляется гримаса разочарования.

– Ох, доченька. – Он раскрыл ей объятия, и Лиза бросилась к нему, уже не сдерживая рыданий. – Мне так жаль, дорогая…