По обе стороны стены - страница 18

Октябрь 1961 года

Лиза смотрела на письмо, которое пришло из Государственного секретариата по высшему образованию, и в голове у нее роились невеселые мысли.

«Ваше заявление на перевод на медицинский факультет университета Гумбольдта отклонено», – читала девушка и так напряженно вглядывалась в строчки, будто от этого смысл мог измениться. Ей ответили очень коротко и прямолинейно, но не потрудились объяснить, почему отказали, однако она и так знала: студентка западного университета и grenzgänger, перебежчица, представляла угрозу для неокрепших умов восточных немцев. Вдруг диссидентка станет рассказывать о том, как чудесно живут капиталисты, и подорвет верный идеологический настрой молодежи, начнет разлагать общество изнутри?

Наверное, университет и закрыл бы глаза на ее западное образование – зачем терять потенциального врача? – но после неудачной попытки прорваться через проволоку к Ули Лизу задержала восточногерманская полиция, а это уже не шутки.

Девушка смяла в руке письмо и встала. Она слышала, как из кухни доносится мерный стук капель из подтекающего крана, годами сопровождавший ее жизнь; иногда его, впрочем, заглушали покашливание отца и скрежет вилки о чугунок, когда папа готовил ужин.

Лиза давно привыкла не замечать недостатков их маленькой квартирки: мокрого пятна на потолке в ванной, неисправного крана на кухне и приглушенных голосов соседей за слишком тонкой стенкой. Но сегодня от ритмичного стука капель у девушки заломило зубы, и она подошла к окну в гостиной, чтобы хоть как-то отвлечься.

Яркий погожий день клонился к насыщенному золотому закату, пусть за домами и не было видно солнца. Лиза глянула в сторону далекого квадратного окна квартиры Ули, ища там какое-нибудь движение: колыхание шторы или отблеск лампы. В последние дни девушка черпала призрачную надежду только из наблюдения за жилищем жениха, но сегодня свет у него не горел.

Ули еще в университете? Или у родителей? Или вообще топит печали в алкоголе, сидя с друзьями в баре «У Зигги»?

Она перевела взгляд на Бернауэрштрассе, где рабочие продолжали укреплять заграждение. За последние недели забор из спирали Бруно убрали, а на его месте установили громоздкие и тяжелые бетонные блоки, по верху которых приделали рогатины и натянули между ними колючую проволоку. Под присмотром пограничников облаченные в белое рабочие заложили окна уже на всех этажах домов по Бернауэрштрассе, чтобы, насколько Лиза понимала, отбить охоту прыгать у тех отчаявшихся, кто рвался на свободу. Однако этот путь, как и все остальные, был быстро отрезан: людей, живших у самого вала, начали переселять в другие районы города. Перекрыли даже канализацию: поставили там массивные железные решетки, а полиция принялась на лодках патрулировать Шпрее, чтобы никто из диссидентов не отважился пуститься на Запад вплавь.

Если бы Лизу не задержали в участке на трое суток за попытку бегства, она тоже рискнула бы выпрыгнуть в окно или пересечь реку.

Прошло уже шесть недель, и шумиха, вызванная закрытием границы, заметно улеглась: видимо, восточные берлинцы смирились с новым положением вещей. Они занимались повседневными делами, но вот от стены, как начали называть заградительный вал, старались держаться подальше и обходили ее окольными путями, чтобы не попасть в поле зрения подозрительных пограничников или, того хуже, грозной тайной полиции.