Что я в нем нашла? Ведь если
замуж за него собиралась, то, наверное, был он мне как минимум симпатичен.
Почему же теперь не могу избавиться от неприязни?
Раздражает меня в нем все: и как
сидит напряженно, брезгливо глядя на край стола, будто боится о него
испачкаться, и как берет чашку жилистыми неровными пальцами с выпирающими на
сгибах косточками, и как подносит ее ко рту, раздвигая малиновые губы, и как
глотает – пошло, звучно. Настолько неприятно смотреть, как Костя пьет кофе, что
аппетит у меня пропадает. Сделав пару глотков, отодвигаю от себя чашку
капучино.
– Невкусно? – озабоченно
спрашивает Костя.
– Да нет, просто боюсь вечером
много кофе пить. И так сплю неважно.
– Может, попросить Володину
снотворное тебе выписать?
– Не стоит, я и так два месяца на
каком-то «зепаме» сидела, мне не понравилось, – пробую пошутить, вставая.
Костя помогает мне надеть
пуховик, галантно распахивает передо мной дверь, на улице снова подставляет
локоть. Ругаю себя за неприязнь к обходительному кавалеру и стараюсь вести себя
так, чтобы он ничего не заметил. Не хочется обижать мужчину, который готов меня
на руках носить. К тому же я была его невестой. Впрочем, почему была? Нашу
свадьбу пришлось отстрочить, но никто ее не отменял. Так что Костя на самом деле
мой жених, а я взаправдашняя невеста. Почему-то только меня это совсем не
радует.
По счастью, Костя, похоже,
решает, что сегодня провел со мной достаточно много времени, и долго у нас не
засиживается.
Проводив жениха, иду на кухню:
мама просит приготовить ужин. Она почему-то вбила себе в голову, что стряпня –
не ее: вечно у нее все убегает, подгорает, выходит пресным или острым, недосоленным
или пересоленным. Готовит она, действительно, неважно, хотя раньше за ней я этого
не замечала. То ли аппетит у меня в детстве лучше был, то ли она подходила к
делу более творчески, но ее стряпня меня раньше устраивала. И Андрея тоже. С
возрастом же она прям-таки совсем разучилась готовить – бывает же такое!
Тая тоже кулинарией не
увлекается, к тому же из-за беременности остро реагирует на запахи. На готовую
еду смотреть может, а на сырые ингредиенты нет – тут же хватается за горло и
бежит в ванную.
Не знаю, как они справлялись,
когда я жила отдельно, но теперь стряпня полностью лежит на мне. Остальные
могут только готовое разогреть в микроволновке. Вот и ждут несчастные, когда я
с работы приду и накормлю их чем-нибудь вкусненьким.
Достаю заранее купленные творог,
яйца, муку и жарю сырники. Параллельно нарезаю колбасу, грибы и сыр. Укладываю
их на смазанный кетчупом корж для пиццы, заготовленный еще с выходных, и пихаю
итальянский пирог в раскаленную духовку. На все про все у меня уходит не больше
часа. Я голодна, но терплю, а вот остальные ноют. Как будто я нарочно затягиваю
процесс. На самом же деле мне самой не терпится поскорее освободиться:
услышанное на работе не дает мне покоя, и хочется поскорее разузнать
подробности.
Наконец, со стола убрано, посуда
вымыта, и я могу заняться своими делами. Хорошо бы, конечно, лечь спать, тем
более что и голова уже не работает. Но заранее знаю, что раньше полуночи мне не
заснуть: будут лезть в голову разные мысли, и я буду мучительно пытаться
вспомнить.
Зинаида Андреевна говорит, что
частичная амнезия – не такая уж большая беда. К ней можно привыкнуть, с ней
много жить. Нет такого человека, который помнил бы все. Например, детские
воспоминания – они у всех полустерты. И никто по этому поводу не сходит с ума.
Я забыла совсем небольшой отрезок своей жизни, и все существенные факты этой
части моей биографии мне напомнили близкие. Мне нужно лишь смириться с тем, что
этих воспоминаний нет, не мучить себя бессмысленными попытками воскресить в
памяти события, предшествующие травме. И тогда качество моей жизни особо не
снизится. И на место утраченных воспоминаний придут новые, ведь жизнь-то
продолжается! Это как потерять флэшку с какими-то дорогими сердцу данными:
досадно, но не смертельно.
