Посидев так еще немного, Марфа решила тихонечко заняться домашними делами, поставить для начала самовар. Уже вскоре начали вставать и Евдоксия с Фотей. Фотиния стала сметать ссор с пола у порога, пока Марфа ставила чугунок в печь с кашей. Анфиса встала уже вместе с дедом и братом. Сладко потянувшись на полатях, она быстро спустилась на пол, и грациозно, как кошка, прошла к умывальнику.
– Лентяйка растет, все спит, да спит, – ворчала Евдоксия, косясь на внучку.
Анфиса только ухмыльнулась, у неё был сложный характер, никого не слушает и делает всегда, как хочется ей. Всего одиннадцать лет от роду, а она уже перечит всем домашним и даже деда не боялась. То ли дело – Фотиния, в свои четырнадцать, она встает так же рано и сразу бросается на дела: то подметает, то печь истопит, то кашу или щи сварит, то у скотины прибирается, да и деда с бабкой чтит. Хотя свой гонор и она иногда показывает, но все же. Деда она особенно боялась, так как его гнев был силен, а вот Марфу совсем ни во что не ставила. С этим, правда, сама Марфа уже свыклась.
Никита, дождавшись, пока умоется сестра, тоже принялся умываться, отфыркиваясь, как лошадь, стал вытираться своим собственным полотенцем, которое ему подарил дед, а бабка вышила на нем три лошадиных мордочки. Никому трогать это полотенце, кроме Никиты и деда не позволялось. Евдоксии он отдавал сам лично, когда считал, что пора полотенце постирать. И вот, довольный после водных процедур, Никита прошел деловито к столу, сел напротив деда и стал ждать, пока тот возьмет в руки кружку и отхлебнет чая. Евдоксия тут же, как ошпаренная, бежала к столу, чтобы налить в кружку супругу из самовара, потом тихонечко подвигала к Николаю поближе её и отходила от стола на два шага. Николай Феофанович очень важно брал горячую кружку в свои руки и делал громкий свистящий глоток, а после, обязательно громко причмокнув, вытирал один ус рукой, давая понять, что можно теперь и Никите приступать к чаепитию. А в это время Евдоксия как раз уже наливала и внуку чая и снова отходила от стола, ожидая и его реакции. Если Николай скажет ей, чтобы всех звала за стол, значит у него сегодня хорошее настроение, а если так и заставит ждать её у стола – значит плохое. Сегодня он заставил её ждать, не глядя на неё, а только, громко прихлебывая, он иногда брал из блюдечка колотый сахар и грыз его с таким наслаждением, что у Евдоксии скопилась слюна во рту и она громко сглотнула. Николай неодобрительно посмотрел на неё:
– Чего стоишь? Иди за девками смотри, совсем обленились. Харчей приготовь нам с внуком. В город поедем.
Евдоксия не поверила своим ушам:
– В город? Батюшка, да зачем тебе туда понадобилось?
Николай вдруг громко стукнул по столу кулаком, что аж ложка на пол упала. Евдоксия упустила глаза и, подобрав ложу с пола, ушла к печи, где Фотиния месила тесто на лапшу.
– Распустил баб. Устроили бабье царство… – пробурчал Николай и, громко отхлебнув остатки чая в кружке, недовольный встал из-за стола.
Никита поспешно встал вслед за дедом и пошел за ним как цыпленок за курицей. Анфиса, заметив это, захихикала ему в след, а тот, обернувшись, зло шикнул на неё и вышел за дедом из избы.
– Ой, какой важный!– крикнула ему вслед Анфиса – Цыпленок мокрый!
– Фиса! – шикнула ей Евдоксия.
– Вот еще…– и развернувшись, тоже вышла из избы в сени, где громко гремя, что-то искала.
