Хотел найти Рахима, чтобы поговорить, но, двигаясь к его комнате, заметил приоткрытую дверь в спальне Ириды. Медленно оттолкнув скрипучую дверцу, я вошёл. Помещение скорее было похоже на детскую для семилетки, а не на комнату девушки-подростка. Плюшевые игрушки остались сложенными на кровати, яркая одежда висела на стуле: все в розовых тонах. А некогда белые стены остались расписаны радужными узорами с мифическими единорогами. Ирида в моих снах стала совершенно другой: взрослой и смелой, не такой, как я её запомнил играющей в этой спальне.
Вернулась скорбь. Я неожиданно понял, что если начну верить в свои сны, то совсем потеряюсь в реальности. Ириды больше нет, и это следовало принять. Но я не мог себя заставить. Никак. Для меня она оставалась живее всех живых даже после найденного в лесу истерзанного тела. Скорбь смешалась с гневом. Мне захотелось не просто найти убийцу, но и увидеть возмездие, если не совершить его самому.
Выйдя из комнаты Ириды, я плотно закрыл за собой дверь, не хотел, чтобы кто-то заходил туда, словно это вовсе не детская, а гробница для безвременно ушедшего. Рахим жил в соседней спальне, такой же крошечной, как и моя. Я постучал кулаком в дверь.
– Чего надо? – раздалось раздражённое ворчание.
– Надо поговорить! Открывай! – для пущей убедительности я ещё раз ударил кулаком по двери.
Послышался скрип засова, Рахим открыл дверь и встал на пороге. Он никому не позволял входить в свою «обитель», подкрепляя этот «бзик» не только раздражительностью, но и истерическими криками в случае нарушения границ. Рахим в нашей «семье» для сумасшедших выделялся арабской внешностью: круглое лицо без выраженных скул, прямой нос, бронзовая кожа. От него отказались родители в первые годы, как и от меня когда-то, и если верить словам Марты, то документы о его рождении были давно потеряны в органах опеки.
– Ну? – процедил Рахим, почесывая пятернёй затылок коротких чёрных волос.
– Ты же видел, как Ирида зашла в кукурузное поле. Почему не сказал? – я силился говорить спокойно, скрывая отголоски разрушавшейся стены гнева, что тлела в груди настоящим пожаром.
– Что? – он сощурился.
– Ты позвал её к полю. Что было потом?
– Как ты узнал? – его лицо слегка вытянулось от удивления.
– Вспомнил, что видел, – я чётко выговаривал каждое слово, чтобы то, что я узнал от Ириды, звучало правдиво.
– Ты не мог видеть, – Рахим облокотился о дверной проём и не сводил пристального взгляда. – Как минимум, потому что стоял спиной к воротам.
– Да какая разница, как я узнал! – я не выдержал и слегка повысил голос, но так, чтобы нас не услышали остальные. – Я тебя не обвиняю, но мне нужно знать, что произошло.
Рахим выглянул в коридор и воровато посмотрел по сторонам.
– Заходи, – он прошёл вглубь комнаты, а я – за ним.
Парень указал рукой на одинокий стул, стоящий возле письменного стола, и я присел. Рахим медленно закрыл дверь и запер на щеколду. В комнате стоял затхлый запах пота и залежавшихся остатков еды. Моё лицо невольно сморщилось от отвращения, когда взгляд упал на тарелку с половинкой одинокого заплесневелого хлеба.
Рахим присел на кровать, а я пододвинул стул, чтобы сесть напротив парня.
– Так что произошло? – я продолжал натиск, твердо решив, что не выйду без ответов.
– Ты сказал полицейским? – Рахим опустил взгляд тёмных глаз в пол, и я заметил в этом жесте отголоски скорби и разочарования.
