– Глафира Петровна, я вернулся. Сколько тебе раз говорил, закрывать двери, не ровен час, кто обчистит, время-то лихое, а ты меня не слушаешь. Ты заснула что ли? – снизу неожиданно послышался голос доктора.
Доктор Рихтер поднялся наверх, вошел в спальню и в недоумении воззрился на полицейского, который стоял у кровати его жены.
– Вы? Здесь? Не понимаю. Что происходит? Глаша, …Почему она лежит? – растерянно заговорил он.
Всеволод Иннокентиевич отошел от кровати, не проронив ни слова. Доктор в нерешительности застыл на месте, потом медленно подошел, повернул голову жены, посмотрел зрачки и опустился на колени возле кровати. Взял безжизненную руку, уткнулся в нее лицом и только по плечам, которые то поднимались, то опускались, можно было понять, что он плачет.
Всеволод Иннокентиевич тихо вышел из комнаты. Какой уж тут сейчас допрос! Горе у человека большое. Вот она, жизнь, не знаешь, где и когда смертушка настигнет. Полицейский тяжело вздохнул, вышел на улицу и, сильно ссутулившись, направился в участок.
– Я сколько раз твердил тебе не связываться с девками, сколько просил найти себе пару по статусу. Тебе же все едино. Мне порой кажется, что ты специально хочешь загнать меня в могилу поскорее. Но не дождешься. Двадцать раз предупреждал: еще один финт и перепишу все на Эдгара. Но на этот раз ты превзошел самого себя. Что мы теперь будем со всем этим делать? Куда прикажешь девать труп этой несчастной? А если кто знал, что ты с ней якшался? У тебя вместо мозгов не знаю что! Тебе столько лет, а все одним местом думаешь… Поклянись, что ты не причастен к ее смерти! – Барон Томас Мантенфельд не мог остановить поток гневных слов.
Артур сидел напротив, боясь даже пошевелиться, он напоминал сейчас
нашкодившего подростка, который боится гнева отца. Высокий, худощавый, симпатичный, со слегка вьющимися светлыми волосами, Артур выглядел моложе своих двадцати пяти лет. Большие голубые глаза его смотрели в пол, чтобы не вызвать новую волну отцовского гнева.
– Что сидишь, как нашкодивший подросток? – Барон стал наконец говорить тише.
Артур и в самом деле предпочитал помалкивать, не вступать в полемику с отцом. Он знал, если начнет оправдываться, огрызаться или отстаивать собственное мнение, будет только хуже, а так отец успокоится быстрее.
– Я одного не понимаю. Если тело принесли в наш дом, значит, кто-то знал, что у вас связь и, что самое главное, захотел тебя подставить, а может, через тебя и меня, и это мне кажется более правдоподобным, потому что ты никому не нужен, – продолжил барон.
Артур хотел возразить, но вовремя прикусил язык.
– Как долго у вас тянулась связь? Не молчи, говори, лучше будет!
– Месяца три не больше, – прервал молчание Артур.
«Месяца три, не больше», – передразнил его отец и, вздохнув, продолжил:
– Надо думать, что с трупом делать. И доктор ко всему прочему в курсе. Он, конечно, не знает, кто да что, но про труп ему известно. И он-то будет молчать, а вот мальчишка – тот точно разнесет повсюду, если уже этого не сделал. Ему рот не зашьешь. Надо решать.
– Может, закопать как стемнеет, – неуверенно пробормотал Артур.
– Вот ты и пойдешь закапывать по темноте.
Артур представил себе, как закапывает труп ночью на кладбище и втянул голову в плечи.
– Может, попросим кого?
– Да ты совсем дурак? Может, еще объявление напишем – так и так, мол, ищем за вознаграждение того, кто ночью на кладбище закопает труп, – с новой силой обрушился на сына барон.
