На просторной террасе ужинала семья. Трое мужчин, трое женщин. Едва я появилась, как разговор оборвался. Образ девицы, день напролет драившей замок по приказу злой мачехи, мне не шел. А гостеприимных хозяев и вовсе расстроил. Всплеснув руками, ко мне бросилась Елена Степановна.
– Изабелла!
Ее примеру тут же последовали остальные. Усадив за стол, они окружили меня. Что-то говорили, зачем-то касались. Пытались то ободрить, то утешить, то похвалить. А мне хотелось сбежать отчаянно. Но это было неважно.
Куда важнее другое.
– Как дети? Оленька? Сеня?
– Все благополучно, – охнула Елена Степановна. По ее чуть пухлым, усеянным морщинками, щекам покатились слезы. – Обошлось, слава Богу!
– Мама, ну что ты…, – тут же заволновалась ее младшая дочь и поспешила усадить разволновавшуюся Елену Степановну на диван у стены.
Хотя у самой тоже все глаза от слез опухли. В школе она работала учительницей русского языка и литературы, а ее сынишка-пятиклашка ходил на мои занятия. Во время пожара его не было на уроке по чистой случайности – перенесли запись к стоматологу на день раньше и пришлось ехать в райцентр.
Старшая дочь хозяйки тут же подала ей стакан воды. Елене Степановне нельзя было нервничать, и об этом знали все.
Супруг завуча и мужья ее дочерей неуклюже топтались в стороне. Не зная, чем помочь, они заметно погрустнели, застыдились. Но за происходящим следили зорко, стараясь быть хотя бы на подхвате.
Когда все немного успокоились и пришли в себя, мы пересели за стол. Дочери Елены Степановны заварили свежий чай. Не сговариваясь, все члены семьи продвинули мне кто-варенье, кто конфеты. Чувствуя неловкость от их заботы, я смущенно благодарила каждого. Но все внимание сосредоточила на рассказе хозяйки.
Длинной ее повесть не была. После того, как я отключилась, меня перенесли в дом Елены Степановны.
– Фельдшер хотел тебя в больницу отправить. В райцентр. Но мы отбили. Там такие врачи, что лучше сами выходим…
– Спасибо, – промямлила я. С некоторых пор я отчаянно боялась появляться в людных местах и тем более учреждениях.
Дети, что было важнее всего, не пострадали. Прибежавшие родственники разобрали их по домам. Тех, у кого взрослые были на работе, увели друзья. Все сложилось благополучно. Никто не пострадал. И Оленька пришла в себя, едва оказавшись на свежем воздухе.
– Школу не восстановить, – пригорюнилась хозяйка. Вся ее семья подавлено замолчала, но говорить об этом пока не решалась, опасаясь за слабое сердце Елены Степановы.
В былые времена я легко исправила бы эту несправедливость. Но теперь могла лишь скорбно молчать.
– Выключи ты его, – вдруг сердито буркнула старшая дочь хозяйки. – Надоели уже, ей Богу. Одно и то же целый день. Нашли цирк!
Я машинально проследила ее взгляд. На стене веранды беззвучно работал телевизор. Показывали новости.
– Журналюги эти мимо нас в соседнюю деревню ехали. Там гусиную ферму кто-то из местных открыл, вот и позвал их.
– Ага, и вместо того, чтобы помогать детей спасать, они за камеры схватились. Что за люди?!
Все внутри меня словно похолодело. От ужаса я далеко не сразу смогла заговорить. Заметив произошедшие во мне перемены, гостеприимные хозяева расценили их по-своему.
Решив, что кадры моего в обнимку с Оленькой падения из окна напугали меня, заставив вспомнить о пожаре, поспешно выключили телевизор.
Но это было не так. Я боялась вовсе не увиденного. Сила, внушавшая мне страх, была куда сильнее и опаснее любого пламени.
