Побеги - страница 13

Когда в дверь позвонили, воздух дрогнул, как стекло в расшатанной деревянной раме. Вооружившись керосинкой, Аленка пошла открывать. На пороге, в кромешной подъездной темени, стоял Саня.

Его лицо, подсвеченное прямым светом, казалось плоским – как маски актеров в японском театре кабуки. Но потом вдруг рот поплыл вниз, а глаза, сплюснутые опухшими щеками, расширились до размера пятирублевой монеты. Саня попятился назад, столкнулся спиной с дребезжащими перилами и бросился бежать по лестнице. Оступившееся в темноте тело кубарем покатилось вниз, а вписавшись в стену, поднялось и снова понеслось наутек, крича перед собой: «Ведьмы!» Финальным аккордом грохнула тяжеленная подъездная дверь. Завороженная этим спектаклем Алена опомнилась, только когда все смолкло, и тогда же увидела, что все это время за ее спиной стояли две инфернального вида темные фигуры: с цветами и ветками в волосах и лицами, искаженными дрожащим пламенем свечи.

Галя умерла через три дня. Готовить ее к похоронам Алене помогала Кира. В лесу она набрала сосновых веток и заварила их кипятком. Сосновый дух напитал комнату, вобрал в себя плотный запах умершего тела. Галя, свежая и прекрасная, лежала в гробу в атласном платье, самом нарядном из всех. Голову ее обвивала толстая черная змея – отрезанная Санькой коса.

Земля сочилась гнилой сыростью и копотью. Сад потемнел. Некогда ярко-зеленые листья приобрели холодный серый оттенок. Из цветов остались только белые хризантемы и пара запоздалых георгинов – упрямые костерки в горстке пепла. Подвязанная к жерди закостеневшая виноградная лоза растеряла листья и выглядела мертвой. В день похорон выпал снег – не первый, но теперь было ясно, что он пролежит до весны. Пока Кира осматривалась в поисках цветов для букета, Алена стояла на дорожке, тупо уставившись в темную зелень. Кира заметила, что край джинсов у девочки потемнел, и сказала:

– Ты, наверное, ноги промочила. На кладбище поедем – замерзнешь.

Она присела перед клумбой и срезала два алых цветка. Уложив их на колени, уперлась ладонями в землю и закрыла глаза. Хотела прочитать какую-нибудь молитву, но не вспомнила слова, поэтому сказала про себя: «Как ты укрываешь собой корни цветов и трав, так и рабу Божию Галку прими, мать-земля».

Потом они спустились с холма к дому, где во дворе на двух табуретах стоял сиреневый гроб, и началось прощание. Когда батюшка обнес всех кадилом, Алена взяла у Киры георгины и вложила их в материнские руки. Цветы очень шли голубому Галиному платью. Гроб укрыли лапником, который кидали по всей дороге до самого кладбища.

Процессия была недлинной – в поселке судачили про ведьм. Впрочем, сам Саня, неосторожно в сердцах бросивший этот глупый слух, пришел. Эластичное его тело смялось, как погнутая проволока. Из запавших глаз вытекали слезы, и он попеременно смахивал их рукавом. Видела Алена и другое странное: когда приехали на кладбище, из леса показался зверь – рыжее пятно на грязном снегу. Сопровождавшие ее Кира и Лена, впрочем, ничего такого не заметили, так что, может, и померещилось.

Кира приходила на ферму после смены, которую заканчивала в пять. Цветки календулы уже сворачивали свои лепестки – как точные часы, они всегда делают это в одно и то же время. Обычно она ходила в одиночестве по мятой траве, отсчитывала расстояние мерной лентой, вбивала колышки, натягивала нитку.