Побеги - страница 18

Иногда в сад приходила Алена, которая со смертью Гали стала жить одна. Хотя формальным опекуном девочки была бабушка, она контролировала скорее ее расходы, чем ее саму. Алена молчаливо глядела в белые просветы между темными стеблями, не увлекаясь ничем конкретно, но уходила с каким-нибудь цветком или букетом, которые вплетала в прически на юбилеи и другие праздники. Иногда Кира прерывала оседающую на пунцовых лепестках тишину и заговаривала про Женю, который дружил с Аленой и Леной по принципу общего двора.

Бывало, ночью она тихо вставала с постели и садилась на край Жениной кровати, касалась покрывала, гладила ладонью скатавшийся ворс. Бывало, мальчик просыпался, поднимал на нее сонные глаза, спрашивал чуть взволнованно:

– Мам, ты чего не спишь?

– Хочешь, мы с тобой будем жить в красивом городе? С кинотеатром и каруселями, может, даже планетарием, – шептала Кира, но сын ее уже не слышал, спал.

Открытые окна жадно вдыхали горизонт, а вместе с ним – свежий необъятный аромат цветов.

Иногда в сад приходила практикантка Альфия. На заводе она приглядывала за подопытными животными, кормила и чистила клетки, и ее кожа сочилась теплым кислым запахом – как сено, измятое горячими животами взволнованных зверей. В отличие от других она не смотрела на сад, а слушала его, для верности закрыв глаза. Анемоны, левкои, мимозы, фиалки, гвоздика, нарциссы, гиацинты, жонкили, резеда, жасмин – тысячи невидимых жизней сливались в единое, постоянно изменяющееся многоголосье.

– Что ты слышишь? – подолгу глядя на нее, удивлялась Кира.

– Всё. Вот, например, мальвы.

В их лепестках с глубокими выемками, объясняла девушка, гуляет ветер, поэтому говор этих цветов похож на зов далеких труб. Совсем другое дело – флоксы, которые трепещут, как непросохшая простыня на веревке. Она слышала и другое невидимое – как впивалась в цветок и глотала нектар маленькая пчела и как горел под кожей сада торф.

На ферме жила одна косуля, которая Кире особенно нравилась. Она была крупной, с темными коричневыми пятнами вдоль линии позвоночника и водянистыми синими глазами. В шутку Кира называла ее Рахелью – откуда-то пришло в голову и прицепилось чужеземное имя. В начале лета Рахель родила детеныша. Он был маленьким и слабым и не мог передвигаться за матерью, поэтому первые несколько недель лежал, затаившись среди густой травы. Рахель несколько раз за день приходила кормить его, но потом снова оставляла одного – боялась привлечь собой хищников. У малыша сальные железы еще не развились, и другие животные не могли услышать его запах.

Никто не понимал, как Рахель его упустила, но жарким летним днем, только выучившись ходить, детеныш косули пробрался сквозь зазор в сетке и убежал в лес. К вечеру звереныш вернулся на ферму искалеченным. С морды свисали черные лоскуты кожи, на груди запеклась кровь, на передних ногах белела кость. Скорее всего, он учуял что-то во мху и стал рыть, не зная, что там, под этим поверхностным слоем почвы, скрывается горящая пещера. Испуганный огнем, он выскочил, но было поздно – лизнув шерсть, огонь стал распространяться по телу животного смертельными метастазами. Кира ужаснулась, когда его увидела. В отличие от увядающих цветов в умирающих животных не было ничего красивого.

Его решили застрелить. Зорев взял ружье и вскинул его на плечо.

Кира зажмурилась, закрыла уши руками, чтобы не слышать выстрела. В темноте отдаленно грохнуло, потом еще раз – гораздо тише, – и маленькое тело рухнуло на землю.