Побеги - страница 16

– Вальдшнеп, – прошептал Зорев. Он зажал рукой рот, чтобы задавить подступающий кашель и не спугнуть.

Домой Кира вернулась с пакетом сморчков, счастливая этой находке. Это она увидела возвышающийся над землей первый гриб – белая ножка так и светилась на солнце.

– Я это есть не буду, – сказал Слава.

– Почему? – Грибы лежали на разделочной доске, и Кира коснулась пальцами сморщенной шляпки.

– Травиться еще.

– Они съедобные, вкусные…

– Сказал, не буду.

– Но я собирала, хотела попробовать.

– Кир, я же сказал. Хочешь – ешь.

Кира отвела влажные глаза. Она злилась на себя за слезы, которые возникали даже по незначительному поводу, но ничего не могла с этим поделать.

– Началось. – Слава глубоко вздохнул и вышел из кухни. Ее слезы его обезоруживали, и он никогда не знал, как на них реагировать.

Вдруг Кира ощутила острую жажду. Вытерла слезы, набрала полный стакан и выпила залпом. Когда Женя подрос, она вернулась к разговорам о переезде из Горячего в город, которые не заводила много лет. Слава отмахивался: «Кому мы там нужны, да и на какие деньги? Квартиру продать? А кто купит?» Она замолкала, но только еще больше убеждалась в своем желании. Опуская стакан, с силой ударила по столешнице, и донышко треснуло – едва успела разжать руки, как он развалился на осколки.

Весь вечер Кира не разговаривала с мужем и, когда снова засыпала одна, в отместку вспоминала Зорева и фантазировала о нем. Приятно было вообразить себя другой, живущей иначе.

Так прошло лето, а осенью умерла Галя. Вечером, разобрав лотки с остатками салатов после поминок, Кира взялась драить кухню. Она достала из шкафов и перемыла тарелки и кружки, перетряхнула железные банки, в которые собирала монетки, складывала записки с рецептами. В глубине одного из ящиков она обнаружила два пакета цветочных семян: астры «Сиреневый туман» и «Вундер». Кира купила их весной на почте, но посадить забыла. Она разорвала один пакет и высыпала содержимое на ладонь. Ей стало обидно за эти продолговатые бледные семечки, не пустившие корни, не лопнувшие под натиском буйных ростков, не ставшие прекрасными цветами. Астры цветут долго, сейчас они еще украшали бы угасающий сад.

Ничего не сказав домашним, Кира пошла на ферму. Было уже поздно, но, когда Зорев увидел ее, раскрасневшуюся от быстрой ходьбы, не удивился.

Она заметила на столе за его спиной открытую бутылку коньяка, кивнула:

– Можно мне?

Он сполоснул стопку, налил. Она выпила залпом, из глаз выступили слезы.

– Спать будешь крепко, – сказал Зорев.

– Я пока не хочу спать. – Кира взяла его руку, приложила к своей щеке. Рука была теплая и пластичная, как резиновая грелка.

Они поднялись наверх, туда, где планировалась спальня. Крыша была покрыта только частично, и сквозь прорехи между досками можно было увидеть макушки сосен, постанывающих в синеве неба, а присмотревшись, заметить среди деревьев маленькие белесые вихри золы и торфяной пыли. Когда ветер сильный и сосны ноют уже без всякого притворства, в полный голос, вихри несутся по лесу, оставляя ожоги на земле, деревьях, животных.

Кира легла на диван, который был здесь единственной мебелью, и закрыла глаза. Зорев осторожно опустился рядом. Он хотел было разложить диван, но она не позволила – нравилось упираться носом в его ключицу, вдыхать запах любимого тела. Ее собственное тело было набухшим как опара, и, когда Зорев гладил ее по волосам, спине, плечам – по всему, до чего мог дотянуться руками, – ей казалось, что оно продолжает вскипать, расти. Это было почти невыносимо.