— Мама, мама, мамочка! — пищала я под дверью в полной уверенности, что что-то произошло. Страшное. Ужасное. Непоправимое.
— Чего разоралась? — выходил Федя и тащил меня «в гости». — Занята мама, понимать должна!
— Понимаю, — понуро кивала я, совершенно ничего не понимая и не сопоставляя.
Ни того, что меня вдруг отправляли гулять во двор, тогда как обычно мама не разрешала носа туда показывать и дружить с «местными обормотами». Ни того, что во время моих приходов к Феде никогда не было его папы, а ведь он работал в три смены и часто бывал дома средь бела дня, спал — в такие дни Федя слонялся по коридору или гулял по улицам. Ни того, что меня выпроваживали сразу, как только отец Феди появлялся в комнате.
Так мы и жили, рядом, нос к носу. Друзьями не были. Врагами тем более. Хотя общались порой тесно, теснее, чем можно представить.
Например, я помню, когда Федя первый раз напился, и ему стало плохо — именно я безбожно врала в глаза его отцу, что Федос у друга, очень занят, прямо сильно — конструируют самолёт. Почему самолёт? В одиннадцать-двенадцать лет это казалось самым убедительным аргументом. Отвлекала, не давала пройти в туалет, пока там Федя выворачивал душу. Пару раз вполне убедительно упала в обморок.
Через десять минут ничего не подозревающий отец — как он мог заподозрить неладное после таких-то моих стараний! — передал мне чистую одежду Феди и стакан с чем-то странным, похожим на воду с разведённым лекарством.
— Передай Туполеву, — усмехнулся он.
— А кто это? — честно хлопала я глазами.
Я совершенно точно не знала никакого Туполева. Тополев Валька во дворе жил, но мы не дружили, здоровались и то редко…
— Конструктору своему передавай, — засмеялся папа Федоса, для меня дядя Толя.
— Он не мой! — вспылила я.
Мой? Где он мой-то? И зачем он мне нужен? Только если картошку с рынка принести, куда меня по воскресеньям отправляла бабушка, так я и попросить могу. Взаймы, как бы. А насовсем мне Федя не нужен! Всё это, как на духу, я выложила потенциальному свёкру.
— Посмотрим, — крякнул дядя Толя и скрылся в комнате.
Я же понеслась к «своему Туполеву» в помещение общего пользования, где он отлёживался на старых мешках с соседскими вещами, которым самое место — на помойке, но свои метры обязательно нужно занять, потому будут лежать столько, сколько существует квартира.
Помнила, как Федя впервые привёл девушку. Что они в комнате делали, доподлинно я не знала, может действительно высшую математику для института решали, но догадывалась. И от того буквально чесалась от любопытства, которое не преминула удовлетворить, спросив Федоса прямо в лоб:
— Как? Понравилось?
Клянусь, я подпрыгивала от нетерпения, потирала руки в ожидании ответа.
— Да так… — неопределённо пожал плечами Федя. — Ничего особенного, — добавил он назидательно. — Тебе вообще не понравится!
— У-у-у-у, — разочарованно проныла я, будто собиралась познакомиться с этим аспектом жизни уже сегодня, прямо сей момент.
В Федоса он превратился на моих глазах. Когда я росла почти никто не дрался, стенка на стенку не ходили, двор с двором территорию не делил. Не было никакой привязки к месту. Все гуляли везде, особенно мальчишки. Подвалы, бесконечные проходные дворы, чердаки, крыши были общей вотчиной всей шпаны, со всех дворов-колодцев.
Поселились в соседском дворе гости с юга. Шумные, активные, с кучей ребятни, в основном мальчишек. Девочки, конечно, тоже были, но никто их не видел или не замечал, а пацаны всегда болтались на виду. Вот они-то и начали вдруг территориальные разборки, запретив ходить «нашим», через «их» двор.
