Местные подобную наглость стерпеть не могли. Дрались, часто сами выступали зачинщиками, провокаторами. Разбирательства эти затрагивали только мальчишек, взрослым было не до того, малыши гуляли за ручку с мамами, девочек обходили стороной, если те сами на рожон не лезли.
Я же залезла. Шла спокойно из художественной школы, куда только поступила. Тащила огромную папку, с трудом пристроив её на плече, в другой руке тубус, за спиной болтался школьный рюкзак и сменная обувь в мешке – в тот день мне повезло, не было хореографии, которую я тоже исправно посещала.
Мой путь лежал через «их» двор. Меня, как девочку, мальчишеские разборки не касались, так что я смело прошла на чужую территорию. А там… там «не наши» дрались с «нашими».
Причём один из «наших» был Федя, которого я бить не разрешала никому, могла и на дядю Толю прикрикнуть – вернее завизжать, – если норовил вытащить ремень из шлёвок и отходить от души сына. Поводов тот давал много и с завидным постоянством.
Я сумела на ходу скинуть школьный рюкзак и мешок со сменкой. Перекинула папку за спину и рванула вперёд, размахивая пластиковой тубой, как битой.
Всё произошло мгновенно: вот я замахиваюсь «битой» на длинного парня, которого посетила мысль ударить моего Федю. Вот он смотрит на меня ошалевшими глазами, нагибается под мой рост, видимо, чтобы отодвинуть или что-то сказать. Вот я вижу большое ухо прямо перед своими глазами: торчащее такое, розовое, кажется, даже немного светящееся и… Кусаю за хрящ, сжимая одновременно зубы и глаза.
Через секунду я отлетела в сторону кубарем, залилась отчаянным воплем, слезами и кровью, а Федя, словно сорвавшись с цепи, начал бить несчастного с покусанным ухом. Естественно, я полезла в драку, потому что долговязый не собирался сдавать позиции. Вцепилась ему в ремень со стороны спины, как надоедливая дворняжка. Продолжала визжать, пыталась искусать поясницу парню.
В итоге обмусолила его рубашку, ободрала свои руки, ноги были исчерчены об асфальт в хлам, до крови. От беленьких кружевных колготок остались лишь воспоминания, туфли впоследствии пришлось выкинуть, вслед за моей репутацией хорошей девочки из приличной семьи.
Растаскивали нас взрослые мужики. Сначала подбежали местные алкаши, один из нашей квартиры, потом остальные, следом приехала милиция. Нас препроводили в отдел, который находился прямо в нашем доме. Высадили рядком в кабинете инспектора по делам несовершеннолетних. Потом кого-то, как меня, отпустили домой, после того, как приехавшие врачи оказали первую помощь, кого-то держали до ночи.
Федю поставили на учёт в детской комнате милиции, несмотря на то, что ему было всего четырнадцать лет. С тех пор он стал Федосом – авторитетным парнем не только «нашего», но и «их» двора.
Моё же имя и внешность запомнили мгновенно, во избежание лишнего конфликта.У всех, включая взрослых, появилась уверенность, что Федос повернёт голову до щелчка любому, кто косо на меня посмотрит. Все знали, как он отходил парня из соседнего двора, тот даже в больницу попал.
Поговаривали, что если бы Федосу исполнилось шестнадцать лет, его могли посадить. Куда именно посадить, я в свои восемь не особенно понимала, зато уверилась на веки вечные: Федос моя стена.
А я его, да. К слову, с тех пор у меня появился выбор тубусов, папок и даже имелся увесистый мольберт.
3. Глава 3
В какой момент наша дружеская попойка с Федосом свернула не в ту сторону? Кого из нас посетила мысль, что завершить вечер в горизонтальной плоскости — отличная идея, я вспомнить так и не смогла.
