Мало ли, разломает в порыве ярости телефон.
— Господи, — закатил глаза Рудольф, когда я выпуталась из его объятий. Аккуратно обошла елку и сделала шаг к дверям. — Ну и пошлость. Переходы на личности свойственны эмоционально нестабильным подросткам, людям, страдающим инфантилизмом, и дуракам. Выбирай, козленок, что тебе ближе.
— Ты мне поговори. Я таких зажравшихся москалей одной левой… — пыхтел Назар.
— Фу, как некультурно. Сахарочек, неужели тебе настолько нравилось это, что даже замуж пошла? И куда ты, кстати, собралась?
Последние слова прозвучали прямо за спиной, когда я почти открыла дверь и сбежала. Медленно отпустив ручку, я повернулась к Рудольфу и улыбнулась. Из динамика слышались потуги Назара упражняться в остроумии, но Морозов, кажется, потерял к моему бывшему мужу интерес.
Паника вперемежку с предвкушением приклеили стопы к паркету. Теперь уйти я не смогла бы при всем желании.
Когда он подошел? Я не слышала шагов. Для мужчины, обладавшего не самыми маленькими габаритами, двигался Рудольф очень плавно и не натыкался на препятствия в отличие от меня. Впрочем, он и в первый раз подкрался незаметно, могла бы догадаться.
— Ты сбросил вызов моей матери? У тебя совесть вообще имеется хотя бы в зачаточном состоянии? Или в очереди за самомнением пропустил нужный киоск?
Подобная сцена в любовных историях всегда сопровождалась парочкой ехидных замечаний со стороны героини, затем герой обязательно отвечал ей в тон. Дальше следовала немая сцена, взрыв, страсть — осознание первых признаков влюбленности.
В нашем случае вся классическая схема внезапно дала сбой. Олень прижал к груди копытца с моим смартфоном, вздохнул и взглянул на меня из-под полуопущенных ресниц. Губки сложил бантиком, бровки сдвинул домиком, а затем кокетливо выставил правую ножку.
— Давай, — нетерпеливо топнул Рудольф.
— Что «дать»? — не поняла я.
— Домогайся, — как дурочке пояснил он и развел руки в стороны. — Я перед тобой. Красивый, горячий. Настоящий герой, который отбил тебя у горного козла.
— А-а-а, — протянула я, чувствуя себя героиней немого кино. Ну там, где дяденька на кожуре банана поскальзывается.
Немного подумав, я честно призналась:
— Рудольф, ты меня пугаешь.
— Чем?
— Странный. Сначала соглашаешься на ночь, когда к тебе маньячка с розовым чемоданом пристает, потом помогаешь ей. Вдруг бы я оказалась охотницей на мужчин?
— Меня бы нашли на помойке с пластиковым шариком во рту и отбитой ремнем задницей? — совершенно искренне поинтересовался Рудольф.
Нет, с ним невозможно говорить нормально. Что не слово — шутка, любая попытка перевести тему в нужное русло — он уводит к постели или чему похуже. Или я неправильно расцениваю наши весовые категории в борьбе умов, или лыжи не едут.
— Что ты вообще здесь делаешь? — устало спросила я и потерла лоб. Голову сдавило обручем, отчего по вискам ударили набатом барабаны и загремели в ушах. — Уже должен на радостях заключать сделку с Иваном Петровичем, а не изображать идиота перед чужим мужем и тещей.
Морозов цокнул языком, потом протянул мне смартфон. Наши пальцы соприкоснулись всего на мгновение, но его хватило, чтобы пресловутая дрожь возбуждения все-таки ударила молнией в позвоночник. Проклятие! У этого оленя два несомненных достоинства: Рудольф чертовски красив и до тошноты обаятелен.
Последнее ему явно развили где-то в школе юных талантов, возможно, в театральном колледже или каком-нибудь творческом кружке. Уж очень хорошо и вольготно Морозов чувствовал себя на людях. Буквально сосредотачивал их внимание на своей персоне.
