— Иван Петрович нас потеряет, — пробормотала я и быстро опустила ресницы, чтобы Рудольф не заметил лихорадочный блеск в глазах.
— Ему сейчас не до нас, — Морозов снова потянулся ко мне. Пришлось подогнуть колени и съехать немного вниз по двери.
Я задрала голову и взглядом поймала темно-зеленые вытянутые листья омелы с россыпью красных ягод, что каплями вина усеяли венок с крупным алым бантом. Не хрусталь — пластик, оно и понятно. Кто в здравом уме повесит стекло на дверь? А настоящие венки поди достань — даже при нынешнем разнообразии почти нереально.
Хм…
Коварный олень подцепил зубами серьгу, возвращая меня обратно в стоячее положение, чтобы продолжить безобразничать. Мои ногти терзали ткань рубашки, Рудольф добрался до шеи и нащупал спусковой механизм мурашек. С губ сорвался вздох, смешались перед глазами краски в неясное пятно; остались только малахитовые радужки и коварное мурлыканье каких-то романтичных глупостей в приоткрытый рот.
Прекрасный образец, жаль, существует исключительно в качестве демоверсии рыцаря на красной машине. Через день или два закончится срок обслуживания, а лицензия выйдет в большую копеечку. Душевную.
— Рудольф? — я прикусила его подбородок и в последний раз втянула аромат вишни.
— М-м-м?
— Копыта на уровне плеч! Сми-и-ирно! — рявкнула так, что бедолага отскочил от меня и чуть не снес елку.
— С ума сошла?! — фальцетом взвизгнул Рудольф, при этом дважды себя ощупал. Вдруг я там чего откусила. — Зачем орать-то? Как будто налоговая пришла за чемоданом денег под моим алоэ в саду!
— У тебя есть чемодан денег, алоэ и сад? — заинтересовалась я, незаметно открывая дверь.
— Нет, но я представил себя вором в СИЗО. Вся жизнь перед глазами промелькнула, когда мои любовно украденные миллионы засчитали в пользу государства. Ужас.
— Плати налоги и спи без задних копыт, — пробормотала я, оглянувшись на образовавшуюся щель. Судя по голосу, Иван Петрович прощался с доченькой. Значит, пора. — Говоришь, надо старичку внимания?
— Ты чего задумала? — насторожился Рудольф и прекратил стенать про истрепанные нервы.
— Закусила удила, рогатый, — я махнула рукой и бросилась в коридор.
Все тот же поворот сюжета, но на сей раз в мою пользу.
Дрожащая рука Ивана Петровича опустилась, пальцы разжались, старенький смартфон упал на паркет. Самое время спасать грустного Штерна от грусти. Немного чуда никому из нас не помешает. Вдруг мне за доброе дело где-то в карме зачтется?
— Иван Петрович! — позвала я застывшего Штерна, и он поднял на меня пустой взгляд.
Ох, ну и дети пошли. Хотя кто там знает, почему у отца с дочерью настолько безобразные отношения.
Следом за мной из гостиной решительно выскочил Рудольф. Явно намеревался помешать мне выиграть гонку брендов. И затормозил, когда я спросила:
— Не хотите приготовить глинтвейн?
Выстрел в небо, но точно в цель. Омела — символ Рождества. Католики очень ее любили, множество традиций и мифов связано с довольно безобидным растением-паразитом. Мое предложение зажгло не просто интерес, оно вызвало поистине детский восторг в темных зрачках Ивана Петровича.
Однако плечи Штерна вдруг поникли после непродолжительной мыслительной работы.
— У меня нет апельсинов и специй, — вздохнул он. — Давненько не варил себе этот напиток. Обычно его делала Мариночка, но когда ее не стало…
Иван Петрович осекся, а я с улыбкой крокодила повернулась к Рудольфу и пропела:
