— Ну ничего, мы с Рудиком все организуем. Да? Сбегает до магазина и поможет мне с готовкой?
Морозов скривился и содрогнулся.
— А нельзя ли заказать? — обреченно спросил он, поняв, что у нас уже планы.
— Разве магазинный напиток сравнится с домашним?! — возмутился Иван Петрович, воодушевленный идеей, и зашагал на кухню. — Вы, молодой человек, многое упускаете.
Едва Штерн скрылся, Рудольф пробурчал:
— Да уж куда там.
— Рудольфик, — злорадно хохотнула я, — будь проще, здесь все свои. Когда-нибудь твои копытца потеряют девственность. Все-таки они существуют не только для переключения роликов на канале и ношения карманного зеркальца для самолюбования.
— Есть же приложения для заказа! — заныл олень. — Принесут, помоют, почистят, сварят — бинго!
— Движение — жизнь, Руди.
— Ты хочешь от меня избавиться и получить контракт.
— Конечно. Не собираюсь терять работу из-за заморочек одного мастера.
Бросаясь колкостями, мы дошли до прихожей, где у небольшой тумбочки притаились модные ботинки Морозова. Взрослые люди, ответственные, деловые — а ситуация, в общем-то, комичная. Работа превращалась в фарс, и никто этому не препятствовал.
— Надеюсь, ты умеешь мыть окна, — заметил между делом Рудольф. Он сунул ноги в ботинки, завязал шнурки, надел пальто и обмотал шею шарфом.
— Зачем? — я склонила голову к плечу, не понимая, какое отношение окна имеют к разговору о магазине.
— Когда тебя уволят за проваленный контракт, возьму уборщицей, — он послал воздушный поцелуй и выскочил на лестничную клетку под мое звериное рычание.
Убью или покалечу! Меня затрясло от бешенства. Хотя всего минуту назад я была совершенно спокойна.
— Обойдешься, олень! — гаркнула я.
— Я тоже себя люблю, Сахарочек!
Оставшиеся полчаса-час до прихода Рудольфа я посвятила знакомству с мастером Штерном и его привычками.
Оказалось, что у старика их довольно много: ранний подъем, зарядка, затем пересчет хрустальных игрушек. Своеобразный ритуал проверки на сколы и повреждения. Когда у какого-нибудь слоника отломился хобот, Иван Петрович записывал в специальную тетрадь степень повреждения. Напротив столбца с названием игрушки. По мере свободного времени занимался реставрационными работами.
Даже имена у поделок были поэтическими: «Влюбленные лебеди», «Яблоки на снегу», «Малиновая пустошь». У обычной вазы, пусть и очень вычурной! Меня столь трепетное отношение к поделкам немного обескуражило, поскольку Иван Петрович говорил о них, как о живых людях. Для мастера стекло получалось чем-то сродни ребенку.
Если каждую минуту в прошлом Иван Петрович посвящал игрушкам столько внимания, совсем неудивительно, что дочь выросла эгоисткой. По словам Штерна, Людмилу он видел исключительно по праздникам и то недолго. Проведя большую часть жизни либо на стекольном заводе, либо в гараже с инструментами, сложно уделять достаточно внимания семье.
— Мариночка всегда поддерживала меня, — с тоской протянул Иван Петрович. Он закатал рукава рубашки и с кряхтением достал кастрюлю для будущего глинтвейна. — Иногда я думаю, что провел с ней и Людочкой слишком мало времени.
Да, жизнь, увы, скоротечна. Оглянуться не успеешь, как пора заказывать в аптеке лекарства от склероза — а вместо подсчета калорий следить за уровнем сахара в крови. Минули детство, отрочество, беззаботные студенческие дни, и вот ты стал взрослым. Но ничего не произошло. Мы все так же «начинаем меняться с завтра» и топчемся на пороге.
