— Святки, — Морозов улыбнулся, когда я пожала плечами. — Цикл известного композитора.
И подал руку.
— Что? — удивилась я.
— Потанцуем, Сахарочек?
Кажется, второй раз за минуту моя челюсть едва не встретилась с землей.
— Люди же смотрят! — зашипела я, но Рудольф даже ухом не повел. — Что ты творишь?!
Без спроса меня придвинули ближе к мужскому телу, от которого исходило манящее тепло и дурманящий аромат. Одна рука обвила талию, вторая захватила в плен поднятую для удара ладонь. Жалящий поцелуй чуть не прожег плоть, когда Морозов прикоснулся губами к моим костяшкам.
Первый неуверенный шаг назад я сделала под настойчивое подбадривание оленя.
— Следи за ритмом, Сахарочек, позволь музыке вести тебя, — уверенно повел он. — И не трясись. Неужели никогда не танцевала?
— Отдавленная нога учителя ритмики считается? — скептически спросила я, напряженно следя за каждым движением собственного тела. — А ты у нас из пляшущих? В тех чудных колготках ножку тянул у стойки?
Куда уж следить за вниманием людей вокруг, когда боишься оступиться или попасть шпилькой в крохотную колдобину.
Рука Рудольфа успокаивающе погладила поясницу. Даже под слоем одежд я ощутила жар, отчего закипела в жилах кровь. Снова.
— Восемь лет балетных танцев, дома где-то лежат награды, — ответил Морозов. — Моя мама — актриса театра и кино, отец — режиссер. Для них раскрытие творческого потенциала единственного сына было первостепенным делом. Так что я ходил во всевозможные кружки. От художественной школы до музыкальной.
— Балуешься написанием картин?
За плавной беседой я расслабилась, отпустила себя. Движения стали легче, ноги больше не заплетались. Ладонь держалась на плече Рудольфа как приклеенная. Удивительно простой танец — вальс, если партнер умело брал роль «ведущей скрипки».
— А по ночам сочиняю сонеты, — фыркнул Морозов. — Бросил все, кроме танцев, и то ради красивых ног девчонок в группе.
— Кто бы сомневался…
Один, два, три — мысленный счет приноровил к движениям Рудольфа. За большим шагом следовали маленькие, затем поворот.
Голову повело, я приподнялась на носочках и чуть не оступилась. Благо Морозов ловко поймал меня, не позволив распластаться на земле.
— Парочка уроков, и можно вести тебя в люди, — гордо заявил Рудольф и ойкнул, когда я наступила ему на ногу. — Сахарочек!
Сколько возмущения. Аж глаза загорелись!
— Ой, кажется, на безупречной ауре идеальности остался след моего сапога. Простите, Ваше Оленичество, — неискренне извинилась я.
Морозов прищурился, затем резко наклонился вперед вместе со мной. Огоньки подпрыгнули, шапка слетела с волос, внизу живота свернулся страх. Зато зевакам и любопытным прохожим стало весело, они нам аплодировали!
— Рудольф! — взвизгнула я, возвращаясь в вертикальное положение.
— Нечего по чужим копытцам ходить, здесь вам не асфальт, — Морозов отпустил меня и оглядел с беспокойством. — Ты в порядке?
Прижав ладонь к груди, я оглянулась. Все тот же бульвар и зрители, которые покидали импровизированную сцену. Одни показывали в нашу сторону, другие прятали смартфоны и негромко переговаривались.
Почему-то вместо ожидаемого взрыва раздражения пришел покой. Да, пульс бился барабанами в голове, тело потряхивало. Я загадочно цокнула языком, чем окончательно ввергла оленя в ступор. Взгляд уцепился за венок с красным бантом на близстоящей елке позади Морозова.
