Поцелуи спящей красавицы - страница 25

Астрид замолчала. Глаза ее были сухими и безжизненными. Словно иссякла в ней вся материнская скорбь, высушив навсегда ее глаза, забрав у нее все человеческие чувства, сделав ее будто немного помешанной. Она молчала. И не было в ее лице ни сожаления, ни боли, ни стыда. Но, с другой стороны, вся ее сущность, ее тело, ее голос и даже то, как она сидела, – все это было как будто воплощение огромной, глубокой, неисчерпаемой скорби.

– А что было потом… – безразлично продолжила она. – Потом – как и полагается по сюжету. Три года таблетки принимала успокаивающие. Пока не смирилась с положением вещей. Периодически стала заводить новые знакомства. Все еще надеялась встретить настоящую любовь. Так тяжело было. Так хотелось, чтобы кто-то любил. Но все как-то не получалось. Однажды встретилась с одним парнем в парке. Он был из той же деревни, что и я. Когда-то в одной школе учились даже. Пригласил прогуляться с ним. Выглядел прилично, но и он ублюдком оказался. Мы виделись с ним каждый день в течение недели. А потом сами собой отношения завязались. Я почему за него так уцепилась? Мне было страшно снова остаться одной. Боялась, что не выдержу тишину и одиночество внутри себя. А он патологический ревнивец оказался. Издеваться стал надо мной. Бил меня и душил при каждом приступе ревности. А я почему-то терпела. Все слепо прощала. Верила, что он изменится. Как-то раз с друзьями его пошли в парк. Такая шумная веселая компания. Гуляли мы в парке всю ночь. Выпили немного. Вот тогда он на меня набросился с кулаками. И никто, кроме меня, не считал это изнасилованием. Друзья его все видели, слышали, как я на помощь зову, кричу, плачу, вырываюсь, но никак не отреагировали. Поржали и сказали, чтобы я расслабилась. Даже брат его родной, зная, что происходит, ничего не сделал. Просто посмотрел на все испуганными глазами и удалился вместе со всеми. После той ночи пошла я прямиком в полицию. Что там было, наверное, сами догадываетесь. Помните ведь, во время перестройки стоило только немного деньгами поманить – так невинного за решетку, а негодяя на свободу. Ну, короче, заплатил этот ублюдок, поэтому ничего ему за это не было. А вот меня еще и виноватой сделали. Нечего, дескать, по паркам шататься. Приличные девушки дома сидят. Вот тогда я в первый раз маме позвонила, чтобы помощи попросить. Это было самой глупой затеей. Мать, как всегда, начала меня отчитывать. Говорит, что в деревне ей стыдно лицо свое поднять, так как уже расползлись обо мне слухи. И все меня там шлюхой окрестили. А потом эта ее вечная фраза: «Я же тебе говорила». Вот как только она мне это сказала, так я трубку бросила и пообещала себе больше ей не звонить. Тогда во мне что-то надломилось. Я поняла, что родных у меня нет, друзей нет, защиты нет, справедливости нет и Бога тоже нет. И я твердо сказала себе, что буду жить, пока эта тварь по земле живая и здоровая ходит. Вот так все и пошло как снежный ком. Нашла я себе богатого любовника, натравила его против всей компании, которая так со мной обошлась тогда в парке. Деньги решают все. Всех отправили за решетку, а главного насильника избили так, что он до сих пор через трубочку питается. «А что было с богатеньким любовником?» – спросите вы. А он, к счастью, оказался таким же кобелем, как и все. Так что я легко от него отделалась. Он просто загулял с другой женщиной, а я сделала вид оскорбленной и преданной особы, собрала вещи и ушла. Он мне даже компенсацию за моральный ущерб выплатил. Откупился от меня, короче. А я девушка не гордая, взяла все, что мне полагается, и ушла. И стала я по барам шататься. То с одним ночь, то с другим. Меня после первого насилия так понесло, что я остановиться не могла. Одержимость какая-то. Вот еду в трамвае, а напротив мужчина сидит. Смотрю на его руки и моментально их на себе представляю. Наверное, каждый ищет утешение в чем-то. Кто-то в алкоголе, кто-то в наркотиках, а я вот в мужчинах. Сначала просто любви хотелось, тепла, заботы. А потом просто как животному хотелось только сношения. Искала сама. Спала без разбору с каждым: и с малым, и с большим, и с молодым, и со старым. Меня даже с работы уволили из-за того, что я студента своего совратила. На работу меня больше никто брать не хотел. Слишком большую огласку получил этот случай. А Волгоград – та еще деревня. Продавать начала все, что у меня было из имущества. Вы знаете, как это бывает. Таких историй – сплошь и рядом. Рассказывать тут больше нечего, – желая скорее покончить с этим, с отвращением проговорила Астрид. – Из квартиры выгнали год назад. Это время я скиталась по улице, ела что придется, спала где получится. За год ко всему привыкла. В ту ночь трое мужчин меня в грузовик затянули и там все, что хотели сделать со мной, то и сделали, каждый по очереди. Я как в первый раз кричала, на помощь звала, укусила одного за руку. Вот они и избили меня как следует. А я хорошо, что хоть пьяная уже была. Особо боли не ощущала. Только вижу, как кулаки по моему лицу, по голове, по ребрам… Да сквозь глухие звуки слышу, как кричат, что суке – сучья доля… Вот интересно, что как только я это услышала, то почему-то перестала сопротивляться. Нет, совсем не от страха и боли. Просто эти слова добили во мне все то живое, что оставалось. Последние намеки на жизнь. Я, наверное, тогда и умерла как человек, как женщина. Больше уже нечего топтать и попирать. И сил ненавидеть больше тоже нет… – Астрид подняла свой усталый взгляд на Марию и завершила свою исповедь: – Потом в больницу попала. Там Танька адрес ваш дала. И там же мне врач так серьезно сказал: «У вас ВИЧ на начальной стадии, милая», а потом еще так с сожалением меня утешать начал и что-то там бормотать про группу анонимных инфицированных. А мне вообще плевать. Мне, может, даже поскорее подохнуть хочется. А покончить с собой как следует не могу. Сами знаете, чем закончилась моя попытка повеситься. Если после каждого неудачного самоубийства меня будут в дурдом прятать, то лучше живьем в могилу сойти. Потерплю немного. Все равно ведь с моим диагнозом долго не живут. Не знаю, кто там меня заразил, но то, что я тех трех тварей в грузовике заразила, – это уж точно.