— Утешил, друг, — мрачно ухмыляюсь я и уверенно выхожу в коридор.
Уверенность покидает меня буквально через пару минут. Замедлив шаг, я пытаюсь растянуть оставшееся расстояние, чтобы дать себе время собраться с мыслями, и вроде как получается. Вроде…, а на деле я долго стою перед дверью палаты Веснушки, не решаясь войти. В руках медкарта с подтвержденным диагнозом, в кармане чертов мандарин, который я зачем-то туда положил, хотя знаю, что цитрусовые Олесе категорически запрещены. Сейчас этот фрукт ассоциируется у меня с солнцем, источником жизни и надежды на то, что мне удастся ее вытащить из цепких раковых клещей.
Я захожу бесшумно, осторожно прикрыв за собой дверь, и медленно, все еще страшась неминуемого разговора, направляюсь к кровати, где опутанная капельницами неподвижно лежит бледная тень от Веснушки. Ее глаза плотно закрыты. Мне кажется, что она спит, но уже в следующую секунду я понимаю, что ошибся.
— Привет, Страйк, — узнав меня по шагам, тихо бормочет Олеся.
— Привет, Веснушка, — опустившись на стул, я беру ее белую холодную ладонь. — Знаешь, я, кажется, созрел на прыжок с парашютом.
— Без страховки? — уголки сухих губ дергаются, но у нее не хватает сил на полноценную улыбку и даже на то, чтобы открыть глаза.
— Без страховки не решусь, — поглаживая ледяные пальцы, отвечаю я. — Только с парашютом и самым лучшим инструктором. Согласна?
— Решил меня угробить, Страйк? — она с трудом разлепляет веки, а я снова падаю в изумрудно-янтарный омут.
— Вообще-то я здесь с противоположной целью. Поможешь мне?
— Даже не надейся так легко от меня отделаться, — ее глаза совсем не изменились, как и сила духа, заключенная в съедаемом болезнью теле. — Ты принес мандарин, — втянув носом воздух, Веснушка все-таки умудряется улыбнуться.
У меня все внутри обрывается, к горлу подкатывает ком. Ну как так, бл*ь? Как так? Ярость течет по венам, сердце бешено бахает в груди, челюсть непроизвольно сжимается, но внешне я само спокойствие и уверенность. Выдержка, закаленная опытом, не подвела.
— Ага, — киваю с натянутой улыбкой, доставая фрукт из кармана. — Но ты его не получишь, пока не выпишешься отсюда.
— Боишься, что я залеплю тебе мандарином в лоб? — ее веки не выдерживают напряжения и обессиленно закрываются. — Хотя, знаешь, именно это я и сделаю.
— Злишься на меня?
— Размечтался, Страйк, — прошептала устало и совсем тихо добавила: — Тебе не повезло, что злость не сжирает раковые клетки. Придется потрудиться.
— Мы победим, Веснушка, — пообещал я и сдержал слово.
Почти.
Почему «почти»?
Потому что «победа» при Олесином диагнозе понятие практически недостижимое. Даже при благоприятном прогнозе нет никаких гарантий и конкретных сроков. Во многом результат лечения зависит от самой Олеси, от ее желания жить и бороться. Статистика колеблется от года до десяти, но однозначного ответа на вопрос «сколько?» не способен дать ни один врач. Я боялся, что она мне его задаст, но Олеся не спросила. Как выпускница медицинского университета она наверняка знала о своей болезни гораздо больше, чем другие пациенты, но не опустила руки.
Мы оба не думали о том, что будет после. Я сосредоточил все свои усилия, опыт и личные устремления на положительный результат, а она отчаянно и храбро держалась, изредка впадая в приступы бешенства. Они не мешали лечению, а напротив, активизировали внутренние резервы организма, позволяя нам двигаться дальше. Злость, гнев и упрямство порой способны пробудить в человеке большую волю к жизни, чем прославленный плацебо. Ложь во спасение работает во благо не всегда и не для всех. Олеся не нуждалась в сочувствии и жалости, ей нужна была ясность, реальные, а не приукрашенные перспективы.
