Для меня же дать слабину означало отойти от цели, проиграть. Отпустить. Первое обещание в нынешней ситуации звучало совсем иначе и несло кардинально другой посыл. Уверен, что именно его Олеся и вкладывала в свои слова, когда несколько лет назад просила отпустить ее без лишних вопросов. Тогда мне казалось, что я лишний в Веснушкиной картине жизни, а дело было совсем в другом. Не в прилизанном французе и даже не в Майе. Их Олеся использовала как ширму, чтобы спрятаться от меня, да и от самой себя тоже. Ей удалось, черт возьми, но жизнь все равно столкнула нас в сражении, которого она больше всего боялась, в котором проиграть могли мы оба.
Однажды Олеся уже справилась. Дважды справилась. Не каждый мужчина способен вытерпеть то, что пришлось ей пройти, и не сдаться. Даже меня посещали тягостные мысли, но ее непоколебимая вера в исцеление перечеркивала все сомнения. Она расплакалась только один раз — перед операцией, когда я предельно откровенно озвучил вероятные прогнозы, благоприятные и не очень, на одной чаше весов была ее жизнь, а на другой — все остальное.
— Можешь дать мне еще одно обещание, Саш? — спросила она, перед тем как поставить свою закорючку в бланке согласия на операцию. Я коротко кивнул, сглотнув горький комок. Мне не понравилась формулировка вопроса и то, каким тоном он был произнесен, но в тот момент я готов был пообещать хоть луну с неба, лишь бы Веснушка не теряла веры. — Если что-то пойдет не так…
— Все пройдет так, как надо, — перебив, я не дал ей закончить мысль. Она недовольно нахмурилась, став похожей на маленького вредного ежика. — Это стандартная малоинвазивная операция. Длится не больше трех часов. Пара небольших проколов и никакой крови. Анестезиолог обеспечит тебе цветные сны, а я сделаю все аккуратно и быстро. Ты даже испугаться не успеешь, как все закончится.
— Пусть меня оперирует кто-то другой, Саш, — ее голос прозвучал одновременно виновато и уверенно. — Не хочу, чтобы ты… — она нервно провела тонкими пальцами по коротко подстриженным светлым волосам и отвела взгляд. Мне словно с размаха вмазали кулаком под дых. Смачно так, не щадя, от души. Я дар речи потерял, ощущая себя полным кретином.
— Ты все-таки боишься, что я тебя угроблю? Мы вроде обо всем договорились. Струсила?
— Нет, — выдохнула она, отрицательно качнув головой. Слабая улыбка дрогнула на бесцветным губах. — Но я боюсь, что у тебя задрожат руки, Саш. Ты слишком волнуешься. Не хочу тебя подставлять, — ответила, как всегда, абсолютно искренне.
Уму непостижимо. Она это всерьез?
— Вот, значит, как, — вырвалось у меня с невеселой усмешкой. — Я, конечно, ценю, что ты переживаешь о моей карьере, но должен тебя заверить, ты подставишь меня только в одном случае… — сделав драматическую паузу, я дождался, пока она посмотрит мне в глаза, и только тогда продолжил: — Если начнешь сомневаться.
¬— Мне адски страшно, Саш, — призналась Олеся, протянув руку, которую я тут же мягко сжал в своих пальцах. Ее ресницы предательски задрожали, в уголках глаз собрались слезы. — Меньше всего я хотела, чтобы ты видел меня такой жалкой.
— Ну, что за ерунда, малыш? — приблизившись к ней, я смахнул соленую каплю с бледной щеки. — Помнишь, что собиралась засветить мне мандарином сразу после выписки? Я, между прочим, морально готовлюсь.
— Если бы папа предупредил, что оперировать будешь ты, я бы настояла на другой клинике, — не оценив мою попытку отшутиться, серьезно сказала она.
