Аркадий Валентинович заведующий урологическим отделением, решил еще раз уточнить ситуацию. Они сидели друг против друга.
– Дедушка! Зачем вам протезирование? Это д… дорого… Да и небезопасно в вашем-то возрасте…
– Вишь какое дело, сынок! – Дед оживился. – Я один ведь в трехкомнатной квартире живу. Подружки ко мне в гости ходят, помогают, убираются… а мне… – Голос его дрогнул, глаза влажно заблестели. – И поблагодарить-то их нечем! Стыдно мне, вот что!
Такая вот у нас мужиков – нелегкая доля!
Опять на конференции возникли споры: «Надо – не надо, сможет – не сможет».
– Послушай, Аркадий Валентинович! – не удержался я. – Может, он чего недопонимает? Зачем деда мучить?.. Ты ему объясни, что бабушкам-то, его подружкам, может, и не «горячий его привет» нужен, а квартира трехкомнатная. Может, он на этом и успокоится. Траты-то какие, ужас… И ради чего?..
– Вот ты пойди сам и объясни! Я уже устал отговаривать. А потом – лишишь деда надежды, и что? Он, может, тогда еще быстрее окочурится. Кто отвечать будет?
Ну да… Быть в ответе за всё, что творишь! Сильное ощущение.
Мне представилось выражение лица очередной дедовой претендентки, какой-нибудь там тети Моти, которая после очередных «безопасных» игр со смешным своим импотентом вдруг уткнется мягким местом в такой «весомый аргумент», что хоть, как у героя Щорса, на перевязь подвешивай. И попробуй откажись тогда после стольких томных заигрываний. И лукавое, раскрасневшееся лицо сопящего деда, наваливающегося на озадаченную до паралича свою жертву. И его счастливое: «Щас… щас, голубка моя»!.. И ее прощальный крик… И последний вздох….
А то, может, они будут бегать, мелко семеня вокруг стола, друг за другом, всё громче сопя и резвясь, как дети… И что в этот момент будет думать тетя Мотя? И хватит ли дыхания у деда? Чем дело закончится? И чем сердце успокоится?
– Слышь, Валентиныч! Ты ему это… Протез-то полегче вставь. Ну, чтобы там его не очень заносило…
– Проще всего женьшень – корень такой. Привязываешь его к члену… Ну сам понимаешь… Но в данном случае всё серьезней, чем ты думаешь. – Аркадий Валентинович гордо блеснул очками. – Протез-то наш дед не просто так, а за пять тысяч долларов себе выписал! Уже на таможне оформление проходит. Вот так-то!
– Ничего себе!.. И это в наши-то дни и в его-то годы? В стране, значит, экономический кризис, а тут вот вам! Шикарную жизнь себе решил устроить! Ну дела!.. Да он просто сдвинулся у тебя и всё! Психиатру-то вы его хоть показывали?
– Что значит сдвинулся? Между прочим, дед серьезно настроен. В наше время вот таким «этим своим» деньги можно зарабатывать! И неплохие.
– Ну да… – обескуражено протянул я. – Мне это как-то в голову не приходило.
– А тут, милый мой, в голову как раз ничего брать не надо! – Заведующий похлопал меня по плечу. – Все наши беды мужицкие от головной боли идут. Вот видишь, дедушка бросил глупости думать и решил делом заняться.
– Может, он и прав… – задумчиво протянул я, прикинув вдруг, не слишком ли много я беру сам себе в голову…
– Главное, чтобы дети его не узнали, «на какое такое» лечение он у них столько денег потребовал!
– Главное, чтобы у деда еще детей не прибавилось! А то настрогает в запале – разбирайся потом, кто кому должен.
В операционную деда провожали всем коллективом. Сбежались посмотреть на уникального «Казанову» и молоденькие медсестры. Они стояли поодаль вдоль коридора, перешептываясь и прыская в ладошки, боясь несерьезностью своею нарушить торжественность момента. А вдоль шеренг провожающих медленно проплывала каталка со счастливцем. Лысая голова, обрамленная птичьим пушком, царственно покоилась на подушке.
