Под куполом цирка - страница 25

– Это… арена? – прошептала Ди.

Адам замер. В груди будто что-то щёлкнуло, неуловимо, но ощутимо. Он нахмурился, напрягся. Перед ним раскинулась арена – знакомая, до отвращения. Он знал, что она осталась позади, в самом начале пути. Неужели всё началось сначала? Но взгляд, цепляющийся за каждую деталь, не находил успокоения. Нет. Это была не она. Похожая до смешного, до дрожи, но не настоящая. Копия. Призрак. Иллюзия. Всё до последнего винтика было воспроизведено почти идеально: сиденья с вдавленными подушками, облезлый барьер, круг манежа, даже запах древесный, с лёгкой гнилостной нотой, будто кто-то закопал ткань в землю был тот самый. В центре, будто сердце этого обманного пространства, стоял столик кособокий, облупившийся, словно забытый экспонат из старого музея. А на нём – радио. Он шагнул вперёд, едва дыша. Свет прожекторов был резким, каким-то липким, почти физически ощутимым, щипал глаза, вгрызался в зрачки. Стены, казалось, медленно съезжались, сдвигались, сдавливали воздух. Это место было чужим, как будто кто-то построил его по чужим воспоминаниям. Он коснулся кнопки, молча. Почувствовал холодок металла – живой, пульсирующий. И в ответ щелчок. Потом звук. Сначала лёгкий, как дыхание. Тонкий, едва слышный смех. Детский. Один голос – искристый, беззаботный, как капель в солнечный день. Потом – другой, звонкий, как колокольчик. Они сплелись, зазвучали, будто где-то рядом дети гонялись за мыльными пузырями и счастье капало с воздуха. А затем – вальс. Старинный. Знакомый. Он будто доносился из конца длинного тоннеля, из забытого времени. Смех смолк. Всё оборвалось, как лопнувшая нить. И в эту тишину ворвался крик. Не просто крик – вопль. Пронзительный, нечеловеческий, полный боли, такая, какая способна расколоть череп. Адам отшатнулся. Воздух стал вязким, как будто наполнился тёмной жижей. И среди треска и шипения – плач. Настоящий, отчаянный, невыносимо живой. Плач, в котором не было надежды. Только мольба, срывающаяся в хрип. Он не слышал слов, но знал, что они были. Каждая клеточка тела ощущала их смысл. Там, за границей треска, кто-то звал. Звал его. С отчаянной, безнадёжной верой. Звал, как зовут только в последний раз. И потом другой голос. Глухой, тяжёлый, будто рождённый из сырой земли. В нём не было сочувствия, только хищная тяжесть. Он что-то угрожающе сказал заткнув первый. Обрёк. Адам вздрогнул. Что-то внутри оборвалось, как ржавый трос. Он резко отступил, споткнулся о собственное дыхание. Пальцы задрожали. Он смотрел на радио, как на нечто живое. Как будто в него только что кто-то вонзил когти. Он схватил его. С яростью, почти с животным рыком, швырнул об пол. Щепки разлетелись, хрустнули под ногами. Он топтал их озлобленно, яростно, с такой силой, будто хотел уничтожить не предмет, а всё, что он пробудил. Раз за разом, пока не осталось ничего, кроме обломков и тишины. И вдруг остановился. Тело обмякло. Он медленно опустился на колени, как человек, которому не на что больше стоять. Руки сами обняли обломки нежно, почти с мольбой, будто в них ещё жила душа. И тогда пошла слеза. Не рыдание, нет. Это был внутренний разрыв, излом, из которого текла боль. Слеза катилась по щеке, стекала на руку, на пол, а он не пытался остановить её. Он просто сидел.

– Адам? – тихо, почти шёпотом, сказала Ди.

Она не приближалась. Стояла на границе тени, словно сама тьма держала её за руку. Она знала. Он молчал. Сгорбился. Взял себя за плечи, сжал, будто пытался удержать себя в целости, не дать себе рассыпаться в пыль и обрывки мыслей. Его пальцы дрожали, белели от напряжения. И снова смех. Детский. Весёлый. Звонкий. Искажённый, как плёнка, прокрученная слишком быстро. Он разнёсся эхом по всей арене, заполз в уши, под кожу, в сердце. Звук был везде. Повсюду. Без источника. Ни одной колонки. Ни одного тела. Только пустота, наполненная голосами. Сотни голосов. Тысячи. Смеялись, словно играли, но в этом смехе было что-то неестественное, чужое. Слишком громко. Слишком много. Как будто кто-то попытался склеить радость из кусков чужого страха. Адам сжал челюсть. Скулы напряглись, как тросы. Он хотел сбежать, найти укрытие, раствориться, потеряться, но нет, он больше не может. Он поднялся. Медленно. Смахнул пыль с колен. Её оказалось больше, чем он ожидал. Как будто он провалялся там целую вечность. Натянул костюм: ровно, тщательно, с усилием. Поправил цилиндр. Посмотрел на Ди. И в его взгляде больше не было растерянности.