Под куполом цирка - страница 7

– Это значит, что ты живой. А живое всегда вкуснее.

Улыбка. Её зрачки вытянулись, как у кошки в темноте. Губы слегка приоткрылись, и оттуда выглянули игольчатые, влажные зубы, они дрожали в нетерпении, поскрипывали, будто сами были голодны. Мэри подняла руку. Тонкую, светящуюся, искажённую. Внутри неё словно билось что-то живое, шевелилось, жаждало вырваться. Она тянулась к его лицу, и Эд почувствовал, как кожа на щеке начинает по-настоящему жечь, как будто он прикасается к оголённому проводу. Её глаза больше не были человеческими – в них крутились спирали, как в водовороте, затягивающем в пустоту.

– Эд! – послышался голос.

– Эд, ты слышишь нас?!

Словно молния ударила в стекло. Два голоса. Один высокий, дрожащий, девичий, другой хриплый, резкий, знакомый. Мэри застыла. Её улыбка мгновенно исчезла. Рука дёрнулась, как у марионетки с перерезанными нитями. Она резко выпрямилась, глаза потемнели, зрачки расширились.

– Нет, нет, только не он… – прошипела она сквозь стиснутые зубы.

Голос Адама звучал всё громче, будто приближался, и вместе с ним странный дрожащий звон, как будто кто-то бил по бокалам в бесконечном зале. Зеркала на мгновение поблекли, как запотевшие. Эд обернулся. Где-то там, в глубине одной из отражающих стен, мелькнули два силуэта – бегущие к нему. Один – девочка с развевающимися волосами, глаза её были полны ужаса и решимости. Второй – мужчина, держащий в руке что-то тяжелое.

– Эд, назад! Не слушай её! – закричал Адам.

Мэри зашипела. Её лицо исказилось.

– Ты не уйдёшь, – прохрипела она.

Но зеркала начали вибрировать. Трескаться. В отражениях плясали вспышки света. И впервые она испугалась. Мир обрушился с оглушительным гулом, словно треснул купол из хрусталя. Ослепляющий свет растёкся по полу, по стенам, по лицам. А потом всё исчезло – и они стояли среди зеркал. Снова в лабиринте. Эд рухнул на колени, тяжело дыша. Адам рядом, будто держался из последних сил. Но времени на облегчение не было. Сначала – дрожь, лёгкая, будто что-то ползло под лабиринтом. Потом – скрежет, низкий, глухой. И, наконец – вопль, не человеческий, а древний, почти звериный, не просто звук, а волна ярости. Мэри издала глухой, низкий звук, не крик и не стон, а раскалывающееся рычание. Её глаза расплылись, зрачки исчезли, белки вспухли, налились кровавой волной. Кожа начала пузыриться, словно изнутри под ней кто-то ворочался, проталкиваясь наружу. Треск. Шея вытянулась, медленно, мучительно, будто позвоночник ломался и выстраивался заново, сантиметр за сантиметром. Плечи щёлкнули, руки вывернулись, суставы хрустнули, как сухие ветки. Руки удлинились. Пальцы начали срастаться. Кожа слезала с них клочьями, обнажая белую, гладкую, блестящую чешую. Она откинулась назад, рот открылся, сначала просто широко, потом чрезмерно. Челюсти не остановились. Они треснули с обеих сторон, расползаясь, как рвущийся тканевый каркас. Изнутри полезли зубы: мелкие, кривые, как осколки стекла, десятками, в несколько рядов, один над другим. Она плюнула сгустком чего-то чёрного, вязкого – и это шевельнулось на полу. Из её спины вырвались острые костяные наросты, которые затем втянулись, поглотились самой кожей, как если бы тело перешивалось само. Вдоль позвоночника полезли бугры, потом ритмичные судороги, и вдруг из-под кожи хлынула змея. Это была больше не Мэри. Там, где ещё секунду назад была фигура женщины, теперь вздымалась гигантская белая змея. Её чешуя сияла, как фарфор, отливавший перламутром. Глаза два раскалённых угля, налитые кровью. Из раскрытой пасти свисал раздвоенный язык, мерцающий, как стеклянный клинок. Она больше не пряталась. Змея изогнулась кольцами, и одним стремительным броском взмыла над их головами, разбивая зеркала, оставляя за собой кровавые трещины. Её хвост шлёпнулся о пол с такой силой, что тот вздрогнул, затрещал. Дети вскочили. Мальчик не успел даже подумать, лишь схватил Мию за руку, бегом, куда глаза глядят. Змея бросилась вперёд, в зеркалах началось безумие: отражения змеиной головы, их бегущих фигур, разрывов пространства – всё мельтешило, как в калейдоскопе кошмара. Бежали. Между высоких зеркальных стен, по скользким извилистым проходам, освещённым только зыбким светом. Эд и Мия держались за руки, сердце стучало в ушах. Адам чуть позади, вдруг стеклянный звон, мгновенный, как трещина по нервам. Мия резко обернулась.