– Нет, уж лучше вы к нам… – пробормотала сквозь зубы, тихонько включив какой-то джаз, чтобы не разбудить сына. Попустило только, когда увидела указатель «Киев».
Но, конечно, заболела. Температура подскочила до 38, пришлось звонить Роману, чтобы забрал сына. Просто не хотелось вылезать из-под одеяла, не то что ходить в магазин или готовить. Роман приехал мгновенно, собрал сына в своей арийской манере, оставил на кухне пакет с икрой, апельсинами и ее любимым Бородинским хлебом. Тимка был счастлив и отчалил в папину оболонскую квартиру с тремя компьютерами и Евой Браун за одним из них (второй – Ромкин, третий – гостевой).
Две недели Марьяна сражалась не столько с гриппом, сколько с чем-то страшным и липким внутри себя. То ей казалось, что кто-то скребется среди ночи в дверь, то чудились ночные звонки, то становилось не по себе от мыслей о будущем. Вдруг стало понятно, что жизнь она проиграла.
Конечно, ее знали как крепкого профессионала из той породы стерв, которым совсем не нужно в глубоком декольте бегать по Парламенту, заглядывая в каждый рыбий взгляд в поисках признания или неожиданной удачи. Вне всяких сомнений, она вполне в состоянии заработать себе на жизнь, особенно не унижаясь и не выпрашивая, отлично зная, где именно лежат в журналистике деньги. Разумеется, вокруг много мужчин, и до самой старости их будет столько, сколько она пожелает.
Но ужас был в том, что ничего этого она не хотела – ни профессии, ни денег, ни мужчин. Она не хотела подруг, путешествий, СПА-салонов, летучек на канале, смс-ок от випов, уютных ресторанов, интересных книг, музыки в машине, снега в свете фонарей, луны, солнца, поющего Ивана Дорна, Савика Шустера, икры, перспектив и обещаний. Как там у Дмитрия Львовича Быкова?
Депрессия – это отсутствие связи.
За окнами поезда снега – как грязи.
И грязи – как снега зимой.
Только мысль о Тиме заставляла ее сердце биться чаще, но именно эта мысль делала ее страх перед будущим ощутимым и плотным, как авария на пустой дороге.
…Она брела между палатками по Крещатику, слабо радуясь тому факту, что «кругом люди» и можно передохнуть от заходящегося стука собственного сердца, от теней по углам квартиры, от мыслей о бессмысленности тьмы, которая обступала ее со всех сторон. Из палатки выглянул симпатичный кудрявый дядька в камуфляже:
– Девушка, заходите, погреемся. У нас чай и бублики!
Марьяна скривилась в «благодарственной» улыбке, почти прошептала: «Спасибо, я спешу», – и поволоклась дальше в снежную пыль.
Вспомнила, как однажды, в такую же снежную пыль, на третьем курсе, познакомилась с тремя очень симпатичными парнями в уютном сумском кафе, где играл джаз и хорошо одетые люди неспешно беседовали о чем-то за столиками. В те годы у нее едва хватало денег на чашку кофе, но Марьяна приходила сюда читать и греться, оттягивая возвращение в общежитие. Тогда один из ребят, в красном свитере, с голубыми девичьими очами и почти застенчивой улыбкой, битый час развлекал Марьяну рассказами о своей учебе в Лондоне. Он был явно лидер в этой компании и постоянно цыкал на своего друга, победнее одетого, пытающегося сойти за своего при помощи бородатых анекдотов и шуток уровня спальных районов. Третий – долговязый, в черной володазке и пиджаке – не проронил ни слова. Казалось, ему скучна вся эта возня вокруг Марьяны, и один бог знает, почему он не покидал это странное сборище.
