– Как узнала?
– Видела, как ты их покупаешь после школы.
Они шли вдоль канала, где фонари отражались в чёрной воде. Аяко внезапно остановилась:
– Сегодня спасибо. За пас.
– Спасибо за доверие, – он улыбнулся.
– Не доверие, – она поправила шарф. – Расчёт. Ты был открыт.
Хару рассмеялся, и смех разнёсся над водой.
У её дома они столкнулись с Такуми. Он прислонился к стене, куря:
– Опять вместе? Мило. Напоминаю, Фудзивара: срок – две недели.
– Уйди, – буркнула Аяко.
– Или что? – он бросил окурок под ноги Хару. – Твой мальчик защитит?
Хару шагнул вперёд, закрывая её:
– Попробуй тронуть.
Такуми плюнул, но отступил. Когда его шаги затихли, Аяко прошептала:
– Не лезь. Это мои войны.
– Теперь наши, – твёрдо сказал Хару.
На следующий день в спортзале Аяко принесла медицинскую справку. Ямада хмуро просмотрел её:
– Отстранена на неделю. Будешь работать с данными.
Она кивнула, садясь за тренерский стол. Когда Хару забил сложный бросок, их взгляды встретились. Она подняла большой палец – впервые за всё время. В этот момент он понял: тренировка закончилась. Началось что-то важнее.
Вечером Хару разбирал записи матчей на ноутбуке, когда пришло сообщение: «Спасибо за рыбки. Завтра принесу твои – с ванилью. А.» Он откинулся на стуле, глядя на луну за окном. Внизу, на пустынной улице, мелькнула тень в чёрной куртке. Хару прищурился – нет, показалось. Но ощущение, что за ним следят, не исчезло до самого утра.
Ветер выл в щелях старых рам, словно призрак, запертый в школьных стенах. Хару сидел на трибуне пустого спортзала, мяч неподвижно лежал у его ног. За окном небо было цвета синяка – лиловое, тяжёлое, готовое пролиться яростью. Он сжал ладони, пытаясь заглушить гул в ушах, но внутренний шторм лишь нарастал. Сегодняшняя тренировка провалилась: пасы шли мимо, броски не долетали до кольца, а тренер Ямада бросил сквозь зубы: «Или соберись, или уступи место тем, кто не боится играть». Последние слова впились в память острее шипов.
Он встал, подошёл к центру площадки. Паркет под ногами казался зыбким, как палуба во время качки. Первый бросок – мяч ударился в дужку кольца, отскочил с глухим эхом. Второй – промах. Третий Хару зажмурился, услышав в голове голос отца, произносившего десять лет назад на пляже в Окинаве: «Волны не враги, сынок. Ты должен почувствовать их ритм, стать частью шторма». Тогда, в семь лет, он не смог встать на доску для сёрфинга, захлебнувшись солёной водой и стыдом. Теперь баскетбольный мяч стал его непокорной волной.
– Опять один? – голос Аяко раздался у входа.
Она стояла, прислонившись к косяку, в спортивных штанах и растянутом свитере. Без формы она казалась хрупкой, почти чужой.
– Репетирую провал, – хрипло ответил Хару.
Аяко сняла кроссовки, вышла на паркет босиком:
– Держи.
Мяч полетел к нему по низкой дуге. Ловля, разворот, прыжок – сетка захлопала от точного попадания.
– Почему не ушла? – спросил он, отбрасывая мяч обратно.
– Потому что вижу тайфун, – она поймала мяч, не сдвинувшись с места. – В твоих глазах.
Они перебрасывались молча, ритм ударов о пол сливался с завыванием ветра. Аяко внезапно нарушила тишину:
– Мой брат проиграл решающий матч за месяц до смерти. Говорил, это было хуже, чем сломать руку.
Хару остановился, мяч замер в его руках:
– Почему?
– Потому что боль от поражения не уходит с гипсом, – она подошла ближе, её босые ступни бесшумно скользили по паркету. – Она гниёт внутри, если дать ей место.
