Элиф на всякий случай посмотрела на себя в зеркало – что же такое с ней случилось? Но, взглянув, тут же подумала: «Странные они всё-таки. Я всегда была красивой. Неужели они только сегодня это заметили?»
И невдомёк ей, что помимо красоты, которая у нее, разумеется, была, появились в её фигуре статность да округлость, в блестящих синих глазах – особая манящая нега, и даже завиток её выгоревших за лето пшеничных волос теперь ниспадал на грудь по-другому, с особым значением, прикрывая, но и обращая внимание, вызывая желание прикоснуться, хотя бы только для того, чтобы убрать его, чтобы он не мешал…
И когда Элиф и Мехмет совершенно случайно встретились в сентябре, не в лавке у его отца, а под тем же платаном, Мехмет сразу не узнал когда-то упавшее к его ногам незрелое яблочко, вдруг превратившееся в сочный фрукт, ароматный и смущавший своей яркой ранней спелостью.
Почему-то в этот раз при встрече с Мехметом смутившаяся Элиф только и смогла произнести, что «Здравствуйте». Возможно, вышло это из-за полной неожиданности случившегося.
Мехмет, быстро поднявший на неё глаза, удивлённо вскинул брови, от чего его мужественное лицо стало вдруг мальчишеским, и это преображение так развеселило Элиф, что она тут же перестала смущаться:
– Не узнали? Это я, Элиф!
– А-а-а, – протянул Мехмет, пытаясь что-то припомнить.
И через секунду добавил:
– Ты – та девчушка, которая сначала падает с веток, а потом превращается в эстета, придирчиво выбирающего вазу в лавке моего отца?
– Хорошая у вас память, – похвалила Элиф, но тут же опять смутилась: волна неизвестного ей доселе трепета и странного волнения накрыла её.
А потом ей пришлось и глаза отвести – так пристально и внимательно смотрел на неё Мехмет.
Почувствовав её неловкость, он, наконец, и сам отвёл взгляд: его тоже что-то смущало в новой Элиф. Это что-то заставляло его сердце биться чаще, и ему хотелось прижать её к себе, чтобы вдохнуть разлившийся по её телу медовый запах, будто только он мог унять его сердечное волнение, внезапно приключившееся с ним. Почему ему казалось, что запах именно медовый, Мехмет и сам не знал. Но стала Элиф какой-то сладостно-манящей, и это открытие напугало его.
Молодые люди отошли друг от друга, боясь невольно соприкоснуться, поддавшись возникшей силе притяжения. Они молча стояли поодаль, не зная, что сказать и каким образом преодолеть возникшую неловкость. Но ни он, ни она не уходили.
Первым нашелся Мехмет:
– Отец вспоминал на днях, что вы с матерью собирались прийти к нему в лавку, хотели что-то ещё присмотреть для дома. Что передать отцу? Когда вас ждать?
– Завтра! – выдохнула Элиф, совсем не смущаясь поспешности своего обещания.
И тут же побежала прочь, боясь пообещать ему ещё чего-то, боясь своих чувств и его блестящих глаз, устремлённых на неё. Ни разу она не обернулась, но всем телом ощущала его горячий взгляд, от которого трепетала, плавилась, словно свеча, теряя рассудочность суждений.
– Мама, мы завтра должны пойти в гончарную лавку!
Когда мать открыла ей дверь, категорично заявила Элиф, стараясь сохранять твердость голоса.
– Зачем, дочка? К чему нам торопиться? – мать с удивлением посмотрела на Элиф.
К чему, действительно, такая спешка? Как объяснить матери, зачем им непременно завтра надо быть в лавке дяди Али? Она немного подумала и быстро проговорила:
– Я встретила дядю Али, и он сказал, что у него появилась такая посуда, которая очень подошла бы к той, уже купленной нами вазе. К тому же он собирается скоро уехать, и поэтому так снизил цены, что весь его товар разлетается прямо на глазах.
