– А может как раз в этом и есть подвох? – не унимался Алеев.
– Всё может быть, – согласился Владимиров и обратился к Риммару. – А ты что думаешь, Ромео?
– А я ей верю, – неожиданно для всех заявил тот. – Не знаю, что с ней произошло когда-то, но, по-моему, она несчастная женщина, хотя, глядя на неё, этого не скажешь.
Владимиров хмыкнул.
– Ещё один мудрец нашёлся, – сказал он. – Делать что будем? Дружить с Су Фи или заканчивать эту историю… Не совсем приличную, – добавил он. И выжидающе посмотрел на Риммара, будто от него зависело решение этого дела.
– Мне кажется, надо попробовать продолжать, – уже серьёзно высказал своё мнение Алеев. – А там видно будет…
К концу июля связь с Москвой стала более устойчивой после того, как Долматов что-то перепаял в приёмнике и заменил старые кварцы на новые. Отчётливее стали прослушиваться в любое время суток японские, английские и американские радиостанции.
Не радовали только новости, поступающие советско-германского фронта.
…Двадцать девятого числа Владимирова снова пригласили к Мао Цзэдуну.
Когда Владимиров вошёл к нему, увидел: за столом было чуть ли не всё Политбюро. Отсутствовал только Чжу Дэ. Это Владимиров отметил для себя сразу.
– Здравствуйте, товарищ Сун Пин, – невнятно проговорил Мао и указал на свободный стул за столом. – Проходите и присаживайтесь… Мы тут рабочее заседание проводим. Решили и вас пригласить…
Ещё Владимиров успел заметить, что лица у всех были такие, словно они собрались на похороны.
А Мао тем временем тихо продолжил:
– Мы на днях получили предложение от Чан Кайши возобновить переговоры. На переговорах настаивает и Исполком Коминтерна, и ваше руководство в Москве. У нас, – и Мао Цзэдун кивком головы указал на мрачно сидящих за столом членов Политбюро. – Складывается впечатление, что и Исполком, и руководство Москвы сговорились с Чан Кайши. Странно получается: ни товарищ Сталин, ни товарищ Димитров, не зная Китая и, видимо, плохо информированные о том, что у нас происходит, настойчиво советуют, что нам делать и требует невозможное. Мы относимся к таким советам, как к вздорной болтовне… – Мао Цзэдун вдруг умолк на мгновение. Наверное, он и сам догадывался, что высказался слишком неосмотрительно, и потому сразу продолжил: – Сейчас Москве в пору не давать советы другим, а думать больше о себе. Потому мы решили пригласить вас, товарищ Сун Пин. Объяснить позицию руководства Особого района и предупредить: любое вмешательство в наши внутренние дела мы вынуждены будем рассматривать как недружественный шаг по отношению к нам.
Мао Цзэдун закончил говорить и широко развёл руки, давая понять этим жестом, что разговор окончен.
Владимиров встал, но на всякий случай всё же спросил:
– Я могу идти?
Мао Цзэдун обратился к членам Политбюро, которое за всё время не проронили ни слова:
– К товарищу Сун Пину есть вопросы? – И сам тут же ответил: – Вопросов нет…
Владимиров направился к выходу, но, когда он уже был у двери, его остановил Кан Шэн.
– Товарищ Сун Пин, если вас не затруднит, зайдите ко мне завтра с утра. У меня к вам есть серьёзный разговор…
Когда Владимиров вернулся домой, его сразу обступили со всех сторон.
– Ну что, Пётр Парфёнович? – нетерпеливо спросил Долматов.
– Ультиматум нам предъявили, – ответил Владимиров.
О том, что сказал Мао в адрес Сталина и Димитрова, Владимиров решил не говорить.
– В общем, други мои, без помощи Андрея Яковлевича нам, как ни крути, видимо не обойтись… – сказал он.
