– Я не понимаю, зачем нужно было навешивать чувство вины за наши детские шалости, если причина была вовсе не в нас? – ей было больно. Очень больно. Создавалось ощущение, что и ее обманули. – Зачем делать вид, что тебя отсылают за любовь ко мне?
Джас заплакала.
– Ты чего? Не надо плакать. Я дождусь, когда ребенок вырастет, научу его ремеслу и… уйду.
– Хельг, как же все несправедливо! Все могло быть совсем иначе, не встреть ты меня. Зачем ты прыгнул за мной в Безумную Бесси? Лучше бы я утонула еще ребенком! Сейчас бы спокойно работал со своим отцом, встретил девушку, которую полюбил бы…
– Ты забыла? Мое сердце хранится у тебя, – теперь он гладил ее пальцы, напряженные, вцепившиеся до побелевших суставов в решетку. – Если ты меня позовешь, я все брошу.
– Куда позову? В белую карету?
– Знай, что бы с тобой не случилось, ты всегда будешь люба мне. Когда–нибудь весь этот ужас закончится, и мы станем свободными, – он сумел притянуть ее за ворот рубашки к решетке и нашел губами ее губы. Их лицам было больно, неудобно, этот поцелуй был полон отчаяния, но вместе с тем и надежды, что однажды все устроится.
– Что мы творим, Хельг?..
– А хочешь, я прямо сейчас снесу замок и выпущу тебя на свободу? Я смогу, только сбегаю за инструментом. Мы будем вместе…
– Не надо, милый. Нас все равно поймают, и станет только хуже. Иди домой, расти своего мальчика. Если боги захотят, мы снова встретимся.
– Я больше не сплю с женой. Не хочу себя привязывать к ней еще одним ребенком.
– Глупый, – Джас улыбнулась и убрала с лица друга прядь. – Что ей мешает повторить тот же трюк?
– Не повторит. Я переехал жить в кузницу и близко ее туда не пускаю. Забираю иногда мальчика. Он смышленый. И так напоминает тебя, – Хельг грустно улыбнулся.
– Иди, Хельгерт, уже пора. Скоро будет светать.
– Поклянись, что сделаешь все, лишь бы остаться в живых, – горячо зашептал Хельг. – С магией, без магии, но жива.
– Я постараюсь.
– Нет, поклянись! Я хочу верить, что это не конец. Все вот это не наша жизнь. Наша светлая и радостная. И она не оборвалась на том утесе, где мы с тобой попрощались.
– Она оборвалась на околице. Мой морок провожал тебя до большой дороги. Я еще с десяток раз целовала тебя, но ты ничего не почувствовал.
– Я почувствовал! – он прижал руку к груди. – Здесь было тепло и светло, а потом, за околицей, все внезапно оборвалось.
– Я клянусь, милый, извернусь ужом, но выживу. Мы еще будем счастливы. Вместе или порознь, но обязательно будем.
Утром, когда белая карета, скрипя колесами, выбиралась за ограду постоялого двора, на горочке появился местный кузнец. Коса заплетена на северный манер, на голове обруч, чтобы пряди не лезли в лицо. Губы сведены в жесткую линию, а брови разделены суровыми складками. Стоило ему увидеть, что занавеску тронула женская рука, как он вывел из–за спины мелкого мальчонку, от силы двух лет. Взял его на руки и широко улыбнулся «ведьме», которая, припав к решетке, смотрела на ребенка во все глаза. По велению отца тот радостно помахал проезжающей мимо карете рукой.
Джастина провела в раздумьях всю первую половину дня. До столицы оставалось чуть меньше двух суток. Она перебирала, словно четки, события, которые исковеркали жизнь сразу нескольких людей: ее, Хельгерта, маленького бастарда и даже Родерика. Не говоря уж об Аделине. Той вообще не повезло. И везде центральной фигурой была она, Джас. Все крутилось вокруг ее мелкой персоны. Уж на самом деле, лучше бы она не рождалась. Мама была бы здорова, Адель жива, а светловолосый братишка так и не появился бы на свет.
