– Так, а почему мы тогда тут, под землёй, а начальство нам говорит, что там радиация и выходить пока нельзя? Надо же людям сказать, что всё, уже можно.
– Да погоди ты, какой шустрый. Ты видел, что там творится. Эта зима похлеще самой ядерной атаки. Ну скажи сейчас людям, что там безопасно, ломанётся народ наверх, не понимая, что там такое теперь надолго, и половина в первую же неделю замёрзнет от лютых морозов, часть просто заплутает в метелях, не привычные они к такому климату, и ориентироваться не смогут, ни звёзд, ни солнца ведь не видно. Да и что там сейчас можно делать? Не посадишь ничего, не вырастишь, укрытий никаких, всё разрушено. Врать то конечно нехорошо, но сейчас, я думаю ложь эта во благо.
– Ну да, ты конечно прав, но люди должны сами решать, что делать им, а не так что эта тварь, полковник, за них решает.
Старик удивлённо приоткрыл рот, брови вскинулись. Вадик заметил это и понял, что сказал лишнее, но было уже поздно, слова вылетели.
– Не расскажешь, что у вас за знакомство с Варенёвым?
– Да какое знакомство, и не знакомы мы с ним, вообще я не знаю кто такой Вареный.
Он нарочно исковеркал, фамилию, пытаясь сделать вид, что слышит её впервые, но по выражению лица Палыча, понял, что тот ему не поверил. Но как всегда, расспрашивать дальше не стал. Вадик нервно поставил на стол кружку, так что из неё вылетели капли недопитого чая. Часть капель угодила ему на нос. Он встал и пошёл к раковине, умыться, радуясь, что появился повод не продолжать разговор. Когда он обернулся, Палыч уже сидел и читал книгу. Разговор был окончен, а так хотелось ещё многое узнать.
Целую неделю он ходил сам не свой. Вадик чувствовал себя виноватым перед Палычем. Старик для него столько всего сделал, и приютил, и поверил, даже на верх сводил, хотя, наверное, при этом нарушил кучу правил. Если бы его поймали, наверное-бы, пустили в расход, как тех двоих, что месяц назад ограбили женщину. У неё тогда пропали фамильные драгоценности. Она не стала мириться с этим и заявила властям. Так вот, их нашли, очень быстро, и драгоценности они вернули, да и куда они могли их тут деть, в бункере их не продашь, денег-то тут нет, не на одежду же их менять, поношенную. И тюрем тут тоже нет, чтоб воров держать, камера где Сергея, а теперь Вадика, держали не в счёт. Там был личный интерес начальника. По здешним законам, а воровство приравнено к тяжким преступлениям, таким как убийство, мародёрство, тяжкие преступления караются смертью. Да ещё комментарий такой смешной «…с целью очистки общества от людей неисправимо подверженных порокам». И как такое можно было только выдумать? Так вот, тех двоих повесили, а потом сожгли в крематории, хоронить то тут тоже, под землёй, негде. Вот и Палыча, наверное, бы так повесили, если бы узнали, что он в обход запретов наверх ходил, да ещё и не один, да и подмену трупов ему бы не простили. Палыч рисковал, ради чего, ради кого, ради него, Сергея. А он скрывает от своего единственного друга здесь, скрывает кто он такой, откуда взялся. Как будто не верит, не доверяет. Паскудно становилось на душе, от самого себя. Неделю он думал, рассказать Палычу или нет, кто он такой, а вдруг Палыч не поверит, что не он убийца. Но всё-таки решился. Будь что будет, ну не поверит, ладно, переживёт Вадик как-нибудь, не впервой. Но обманывать, вернее не договаривать Палычу, он больше не хотел.
