Под толщей бетона - страница 7



– Ну не знаешь, так не знаешь, дак я пойду?

– Куда? – не понял серый.

– Мне животных пора кормить, они брат, ждать не могут, когда мы наговоримся.

– Каких животных?

– Ну, как каких? Свиней, коз, собак, мы тут брат себе сами мясо и молоко растим.

– А собаки? Их тоже на мясо?

– Собаки на мясо? – Евгений Павлович рассмеялся, – Да ты что, собак, конечно, некоторые едят, но то корейцы, а мы русские этим не промышляем. Собаки брат они для души, немного для охраны, а ещё они служебные, взрывчатку там найти или зверя какого выследить. Смекаешь?

– Угу, – буркнул Серый, – не тупой.

– Ну, не тупой, уже хорошо.

Он взялся за ручку двери, но Серый его окликнул.

– Евгений Павлович, постойте, я же не сказал, как меня зовут…

– Вадик – перебил его старик.

– Что Вадик? -не понял Серый.

– Вадик тебя зовут.

– Почему Вадик?

– Так Вадик, напарник мой, третьего дня помер, хватанул какой-то жидкости, думал, что спирт, и помер.

– Ну а я тут причём, – всё ещё не понимал Серый.

– Ну так Вадика давеча и нашла санитарная команда, там, в коридоре, его и в крематории, наверное, уже сожгли.

– А я тут прич… Так вы его вместо меня что ли…?

– Ну да. Не просто так за тобой шёл тот человек, ой не просто так. Не бандит он, ой не бандит, выправка у него военная, поверь мне, я в этом разбираюсь. Он ведь не грабить шёл, он убить хотел. А я случайно всё увидел, вот и подумал, может не плох парень-то, это я про тебя. Ну а про Вадика я властям-то заявить не успел, вот и поменял вас. Ты не в обиде?

– Я … я нет, – Серый оторопел от такого поворота, – а вам то это зачем?

– Ну как зачем? Вижу, что человек хороший, да и мне помощник теперь нужен, а то пришлют снова какого-нибудь раздолбая, мучайся потом с ним. Ты же не раздолбай, справишься, лениться не будешь? Или не хочешь, за животными гавнецо подтирать?

– Да нет. Да я… Спасибо, я конечно, я не ленивый, справлюсь.

– Ну так вот, тогда, Вадик, ты отлёживайся пока, а как поправишься покажу тебе, что и как в нашем зверинце.

Он усмехнулся и вышел, оставив Серого, вернее теперь Вадика, наедине со своими мыслями.

Глава 3 Кто такой Палыч?

О своей жизни, Палыч, он же Евгений Павлович Старков, рассказывать не любил, а если и рассказывал, то только часть её. Для него вся она разделилась на жизнь до и жизнь после. А вот до чего и после, он вообще не упоминал. После он пил, много пил. Запой продолжался не менее года. Он превратился в обыкновенного бича, как тогда говорили. Нигде не работая, он со своим напарником по питейному ремеслу, Иваном, либо собирал и сдавал пустые бутылки, либо шли на станцию, вагоны разгружать. Подзаработают, сколько смогут, и снова в бутылку, пока деньги не кончатся. Счёт времени потерял окончательно, жил, можно сказать, от бутылки до бутылки. Одним днём, одним часом, одной минутой. Наверное, так бы и закончил свои дни где-то под забором зимой или в канаве, но Иван его опередил. Три дня он не замечал, что собутыльник не встаёт с постели, и только когда кончилась водка, он пошёл растормошить того, чтобы узнать, есть ли ещё деньги на бухло. А по Ивану уже черви поползли, и запах гниющей плоти разносился по комнате. Жеку, прямо тут стошнило. Он, шатаясь, вышел в подъезд и начал просить помощи. Он просил вызвать скорую, не осознавая бессмысленность этого. Ему просто надо было, чтобы кто-то помог. Он снова остался один, его единственный друг умер. Снова судьба насмехалась. Его отец сгнил в тюрьме, его жена умерла как бездомная собака, друзья отказались от него или предали. У него нет ни работы, ни дома, за плечами тюремный срок, пятном лежащий на всей биографии. Единственный человек, который протянул руку помощи, сейчас лежал в комнате, в своей квартире, распухший, со стеклянными глазами. А он, Евгений, в сущности никто теперь. Теперь на улицу, в теплотрассу, в подъезды. Ему ж теперь и переночевать то негде будет. А люди, к которым он сейчас протягивал руки, с мольбой о помощи, просто обходили его стороной. Они не видели в нем человека. Они видели только то, во что он сам превратился. В грязного, вонючего, небритого алкаша. Он их не осуждал, ему было больно, что всё так обернулось.