– Не могу знать, – приторно скорбным тоном ответил Бригер.
Не могу знать. Этот ответ он давал каждый раз, когда его спрашивали публично. Том много раз слышал его в записи, в Сети, в интервью. Просто слова, формальность, но что-то не давало покоя.
– Я готов отказаться от денег в обмен на информацию. Слышал, вы следите за всем, что происходит в мире.
– Не могу знать, – как плохо закольцованная аудиозапись, повторил Бригер.
Дорогу наружу Том нашел сам. Лифт в конце коридора гостеприимно открылся, стоило приблизиться к нему. На улице светать еще не начало, но воздух уже казался чистым и свежим. Утренним. Вокруг стояла тишина, и очень не хватало пения птиц. Том спустился с крыльца, прошагал через примыкающую к нему площадку и остановился у дороги. Вспомнились двое, проходившие здесь пару дней назад и попавшие в объектив вездесущего телевизионного дрона.
– Втереться в доверие, м? – пробормотал он себе под нос. – Осталось только научиться врать и не выглядеть при этом, как котенок в миске со сметаной. Тьфу. Проще простого.
Ему хотелось вернуться и отказаться. Жаль, что других вариантов не нашлось. Он приехал сюда за шансом и получил его, глупо было бы даже не попытаться. Том поежился, не покидало ощущение чужого взгляда. Он обернулся на темные окна полупустого здания. В одном из них едва заметно мелькнула тень и скрылась из вида.
От регенерационок Тома мутило, к счастью, часто ими пользоваться не приходилось. Однажды мать заставила забраться в одну из этих странных коробок, подозревая у него сотрясение мозга. Ничего хорошего не вышло: эффекта Том не ощутил, а риск не оправдался – их все равно вышвырнули, как только врач взглянул на сканер. Мать плакала, он злился и не понимал, зачем было пробовать. Сейчас, добравшись до медцентра и переведя лысому аванс, Том снова попробовал одну из них. Никаких «страховок» не понадобилось, да и приняли его как родного. Теперь мутило мерзко. Жители подземных Убежищ не страдают клаустрофобией, но что-то трепетало в груди, а кисти рук подзамерзли.
Выбравшись на свободу, Том отправился гулять по сектору. Память сохранила улочку, где раньше торговали самодельными и крадеными вещами. На удивление, бизнесмены в ней оказались на прежнем месте, а главное, здесь никто не обращал на него внимания, люди вообще старались не поднимать взгляд. Расплатившись и быстро переодевшись, он сунул старые шмотки в уличный утилизатор. Длинные рукава новой футболки удачно закрывали шрамы на запястьях. Нога почти не болела, но снимать порезанный ботинок не хотелось, так что менять его он не стал. На душе полегчало.
Досье на Патрика Фукса содержало уйму ненужных подробностей, вроде цвета глаз и любимого сорта чая. В прошлом гениальный биоинженер, а потом и ксенобиолог, он проработал в Поддержании без малого сорок лет: налаживал контакты с хаарс, принимал участие в разработке договора по обмену знаниями и технологиями. В последние годы Фукс занимался изучением и воспроизведением доставшихся Поддержанию медицинских технологий. Проще говоря, украденных у хаарс. Фукс смог выпустить собственный прототип регенерационной камеры или был к этому близок, не хватало ему как финансирования, так и консультаций от «правообладателей».
Местонахождение Фукса после того, как он покинул корпорацию, значилось неизвестным, гравимашина – проданной, а особняк в западном секторе пустовал в ожидании новых арендаторов. Еще на Фуксе висела куча неоплаченных счетов за ремонт транспорта. «Дерьмовый должен быть транспорт, если его даже машиной не назвали», – подумал Том. Судя по расшифровкам счетов, так и было, ремонтировали там все, до чего смогли дотянуться.
