Опять весна… но выдержать ли нам
такое обновление природы,
когда эпохи рвет напополам —
на до и после празднеств и исхода.
Все повторялось. Так недавно Пан
со вздохом – вздрогнул Рим! – исчез куда-то.
Как будто кто качал – валил туман,
и людям становилось тесновато
в привычных стенах, будто их сдвигал
возвратный вихрь, рвущийся с Голгофы,
не знавший, на кого обрушить вал
последних слов, еще не сбитых в строфы:
«Отец, ты где?» Чуть больше десяти
учеников. Куда им против силы
толпы? Шептать лишь: «Сможешь, мать, прости,
не сберегли…» И что ж, она простила?
Да, Он учил прощать, но каково
ей, женщине!.. Куда ей до пророков,
до книжников. Был сын – и нет его,
другие есть… Что ж ей так одиноко?
Поодаль слушать ли, припасть к плечу,
когда один грустил, друзей нет рядом…
Одиннадцать пришли. Я промолчу.
Я все им отдала. Чего же надо
еще? Чтоб с ними я пошла к толпе
надежду дать здоровым, утешенье
калекам и недужным? Как пропел
петух три раза – хоть сопротивленье
какое… Петр, наш камень, наш храбрец!
Иаков, Иоанн, что ближе прочих…
и где же он, духовный ваш отец —
все разбежались после первой ночи!
А перед тем, как в день последний свой
на воле он молился: «Как же рано…» —
повязаны порукой круговой,
вы спали под оливой Гефсимана!
Валить на Кариотина… смешно…
Фома, Андрей, Филипп – вы разве чище,
когда затем был хлеб, лилось вино…
Вся плоть Его теперь пойдет на пищу?
Вы разбредетесь по миру нести
Его уроки – что от воли вашей
останется? От главных десяти
не отойти – итог не станет страшен,
коль рвенья чересчур, без берегов —
свое вбить, отвергая и достойных?
