– И часто он вас так путает?
– Да в первый…
– Не лгать мне! – рявкнул Пётр. – А то тоже с кнутом спознаетесь. Отвечайте правду.
– Да не считала я их, государь…
– Ничего, я сосчитаю. Прислугу допросим, охрану… А вы, сударыня, извольте собираться. Уезжаете отсюда немедленно.
– Куда, батюшка-государь?!
– В Ивановский монастырь, там игуменья построже прочих будет. Пригляд обеспечит – чтобы ни вина, ни мужиков. Каяться будешь. А потом к мужу отправишься.
– Да уж лучше в монахини!
– Монахинь и без тебя хватает, а герцогиня Мекленбургская должна в своих владениях пребывать. Совместно с супругом.
– Так ведь скинули моего дурака с герцогства-то.
– Собирайся, – жестко повторил Пётр. – Чтобы через час готова была. А у меня тут пока другие дела есть.
Из-под ног Петра с писком разлетались какие-то старушки, девки, монашки. Деревянная лестница, на вид вот-вот готовая рухнуть, трещала и скрипела. А юный император пытался представить себе, что за дочь могла породить пьяная, толстая баба, которую он только что оставил в ее вонючих покоях.
Впрочем, невыносимо смердел весь дворец, так, что Петра даже немного замутило. Наконец его привели в боковое крыло второго этажа к посеревшим от старости и грязи двустворчатым дверях.
– Покои принцессы Елизаветы-Христины, – доложил лакей, одетый во что-то, бывшее лет десять назад ливреей.
– Она у себя?
– А где же нашей касатушке быть? У себя, вестимо, под неусыпным надзором.
«Сумасшедшая! – мелькнуло в голове у Петра. – Вот и все грандиозные замыслы о династическом браке и части территории Мекленбурга в приданное. Или обезножившая. Иначе с чего бы ее неусыпно караулить».
Двери распахнулись и Пётр оказался в полутемной комнате с наглухо зашторенными окнами. Приглядевшись, он заметил в углу кровать с балдахином, а в углу кровати – кого-то копошащегося в тряпье.
– Ваше высочество, – провозгласил лакей, – к вам государь-император пожаловали. Собственной персоной.
Копошение прекратилось, существо довольно резво поползло к краю кровати и съехало на пол на животе. Потом встало на ноги и Пётр от изумления чуть не сел на пол.
Перед ним стояла девочка, на вид лет шести. Немытая – это еще мягко сказано. Нечесаная, одетая в рваную ночную рубашку. Приплыли… Узрели будущую невестушку, красу неописанную.
– Как тебя зовут? – спросил Пётр.
– Елизавета-Христина, принцесса Мекленбургская. – неожиданно внятно ответила девочка. – Но муттерхен зовет меня Лизкой.
– А почему здесь так темно?
– Так ведь, государь-батюшка, от сглазу принцессу бережем, – зашепелявила невесть откуда взявшаяся старуха в черном. – От злых людей, от порчи, от нечистой силы…
– От свежего воздуха, – продолжил Петр. – Принцесса гулять-то ходит?
– Как можно, государь-батюшка?! А простудится дитя, с кого спрос? Нам же головы и отрубят, госпожа у нас гневливая.
– Дура у вас госпожа, – отрезал Пётр. – Отдернете занавески, да откройте окна, я приказываю.
– Дык ведь…
– Жить надоело? – рявкнул Пётр.
Шторы мигом отдернулись, причем некоторые в ходе этого процесса порвались, окна, плотно законопаченные, кое как расколупали. В комнату хлынул яркий солнечный свет и свежий воздух. Принцесса зажмурилась и звонко чихнула.
– Ну вот, – заголосила одна из бабок, – уже и простыло дите-то. Рази ж можно…
– Я император, тетка, – сказал Пётр. – Мне все можно. Даже тебя в окно выкинуть, ежели бубнить не перестанешь.
Бабка заткнулась.
