Год до выпуска. Легкий ветер качает душистый шанкорис, и от меняющегося узора пятнистых листьев рябит в глазах. Шанг-Лифей бьется о камни так, что земля подрагивает под ногами. И недостроенная Башня кажется наоборот разрушенной.
– Смотри, – говорит отец, – здесь кончается Дилхейм.
В нескольких ахатах от острых сапожных носков – пустота.
Отец как нарочно подталкивает молодого щенка Кеюма к самому краю, наклоняет так, что в лицо тому хлещет мокрый, полный брызг ветер.
Океан внизу, в тридцати шагах, распахивается навстречу, истекает жадной слюной, ворчит – сюда, сюда, мальчик!
Скрытые водой и пеной камни хищно показываются на какой-то миг.
– Старайся, – говорит отец, – чтобы у тебя впереди не было Шанг-Лифея. Шанг-Лифей должен быть за спиной, далеко за спиной. Ты понял?
– Понял, – шепчет щенок Кеюм.
Лист шанкориса прилипает к его щеке…
– Вы спите? – слова Капли вернули Клембога к действительности.
– Нет, – мотнул головой он. – Нет. Задумался.
– Пойдемте вниз, холодно на ветру, – сказал Ольбрум и первым полез обратно в Башню.
– Еще чуть-чуть, – сказала Капля, перебегая от одного зубца к другому. – Здесь высоко. Как же вы выберетесь, если снизу подступит нифель?
– Рядом скала, – показал Клембог. – Поставят мостки, и по ним все уцелевшие перейдут на скалу. Правда, смысла в этом уже не будет.
– А-а-а.
Капля подобралась к плоскому участку, в двух шагах от которого темнел скальный выступ. Он находился чуть ниже, чем башенная площадка. Край был помечен белой краской. За выступом уходила вниз гребенка кривых ступеней.
– А почему так? – спросила Капля, повисая ногой над пропастью. – Разве не разумнее делать выход внизу?
– Не надо, – сдернул ее с края Клембог и скривился от боли. – Внизу аззат всегда слабее. Поэтому и отступать можно только вверх.
– А что такое аззат?
Гауф повернулся и долго смотрел в темно-светло-синие глаза. Неужели ничего не понимает? Капля ждала, чуть приоткрыв рот.
– Давай спустимся.
Клембог принял ее руку. С четвертой ступеньки Капля сама спрыгнула вниз.
– Здорово!
Она схватилась за крякнувшего от неожиданности Ольбрума. Гауф, перебарывая ветер, захлопнул створку и вбил обратно в проушину вертлявую щеколду. Дневной свет растаял, и глаза какое-то время привыкали к полутьме и неверному свету факела у выводящей в коридор арки.
По пути обратно в комнату Капля извертелась, исфыркалась, накинула на цольмера капюшон, обстучала ладонью стены и несколько раз показала Клембогу язык.
Боги, он не думал, что будет так.
Как с ней договоришься? Забудет, рассмеется, распахнет глазища свои бессмысленные. Слабоумное существо.
– Стой, – захлопнув дверь, гауф поставил Каплю перед кроватью.
Капля кивнула.
– Стою. А мне должно быть холодно, да? Я появилась в этом платье? Оно уже вон, запачкалось. Я на самом деле бессмертная?
Ольбрум, качнув головой, прошаркал к окну.
– Помолчи, – Клембог взялся за кяфизы. Пять, шесть… нет седьмого. Как теперь без него? – Закрой глаза.
– Зачем?
– Мне не объяснить так про аззат. Его надо почувствовать.
– Да? – Капля подобралась и зачем-то расставила руки в стороны. – Я готова.
– Глаза, – повторил гауф.
– Ага. Все.
Капля зажмурилась.
– Вдохни, – сказал Клембог. – Вдохни и почувствуй комнату, камень, из которого сложены стены, тепло деревянных лавок, колкость соломенного топчана. Холод, смех, голоса, скрипы. Руки людей, поднявших эту Башню. Прошлое их и будущее. Почувствуй, как сверху вниз стекает обнимающий свет.
