– Любовнички… Сунула ему язычок-то в рот?
Я не ответила.
Я лежала не шелохнувшись, вслушиваясь в каждый шорох за окном. Мне казалось, что вот-вот застучат где-то снаружи тяжёлые башмаки, загремят ботинки по дощатому полу, и властная рука забарабанит в дверь, но было тихо. Если моё отсутствие в камере и было замечено, они вполне могли решить, что лезть среди ночи в корпус к девочкам – не самая хорошая идея. Снаружи уже начинало светать, и я наконец решилась прикрыть глаза…
* * *
Меня разбудил гомон детских голосов где-то в отдалении. Было уже светло, но в комнате я была одна. Похоже, девочки не стали меня будить, полагая, что я всю ночь гуляла с Отто. Я быстро оделась и вышла, улица встретила меня тёплым ветерком и необычайно жарким солнцем. Здесь царило необычайное оживление – ребята и девчонки группками кучковались возле ведущих в мальчишечий корпус дверей, которые преграждала пара охранников интерната.
Мною овладело нехорошее предчувствие. Подойдя поближе, я услышала обрывки тихого разговора:
… – Да кто знает… Может, он кому-то насолил, мало ли. У них же постоянные разборки из-за сигарет, девочек… Да и за слово неосторожное друг друга лупят только так…
Мне вдруг стало жутко тоскливо, а на плечи словно уселась огромная холодная жаба уныния. Я точно знала, что все события последних дней – это звенья одной цепи, и с каждой минутой, с каждым новым звеном становилось всё хуже. Холодный страх шевелился внутри, а я раз за разом повторяла про себя:
«Лишь бы он был в порядке, только бы с ним всё было хорошо…»
Я так и стояла там, не решаясь подойти поближе и спросить, что случилось, когда охранники расступились, и в дверях показались дежурные по лазарету с носилками. На носилках без движения лежало полностью укрытое простынёй тело. Гомон смолк, в полной тишине дежурные пронесли носилки мимо застывших детей, медленно удаляясь в сторону серого медкорпуса.
Сердце моё бешено колотилось, жаба на плечах становилась всё тяжелее. Ещё чуть-чуть – и я упаду на асфальт, раздавленная бесформенной холодной массой. Откуда-то появилась заплаканная Аня и молча обняла меня, прижавшись лицом к моим волосам. И в этот момент я всё поняла…
* * *
Я вырвалась из Аниных объятий и убежала в заросли за корпус. Слёзы ручьями лились из глаз, хотелось умереть, и я до боли сжимала кистями рук плечи, бока, бёдра – лишь бы боль физическая затмила собой всё вокруг. Не знаю, сколько я просидела так, привалившись к стене и уткнувшись лицом в колени, но через некоторое время рядом со мной бесшумно села Вера.
– Его задушили подушкой, – сказала она. – Подозревают соседей по комнате, их увели в карцер под конвоем… Знаешь, это ведь не самая худшая смерть. Может, он и не мучился почти…
Мне захотелось ее ударить, но я продолжала сидеть без движения, сдавливая побелевшие предплечья протезами кистей.
– Я понимаю, как тебе хреново сейчас. – Вера коснулась моего плеча. – Но ты жива, твоя-то жизнь продолжается. И я жива, и Анюта. Нам надо держаться вместе, и всё будет хорошо!
– Да что будет хорошо-то?! – горько воскликнула я. – Что вы можете сделать?! Вы даже не знаете, что происходит! И если хочешь знать, Отто погиб из-за меня!
– Не говори ерунды! Даже если тебя к нему кто-то приревновал, ты просто не можешь быть виновата…
Какая же ты глупая… Что с тебя взять? Святая простота… Я подняла голову и посмотрела на неё. Она вздохнула:
