Иногда, ближе к полуночи, выбираясь из очередной художественной берлоги, мы садились в «Волгу», водитель вёз нас в гостиницу, а я, положив Майку голову на плечо, мгновенно засыпала. Бывало, открою глаза: мы стоим возле гостиницы, работает двигатель, водитель курит и болтает со швейцаром, а Майк терпеливо ждёт, когда я проснусь, быстро-быстро стрекоча клавишами лэп-топчика.
– Good morning, – улыбается он, и мы идём в гостиницу, где нам подают по чашке чая или рюмке ликёра.
Затем мы прощались, и машина доставляла меня домой, где все уже спали, а Лёнька, как всегда лёжа на животе, держал в руках то, что занимало его внимание перед сном: книжку, кубик Рубика или тетрадку, в которой он рисовал и писал шифром.
Юрка сразу просыпался, хотел узнать, как прошёл день, хотел близости, а я просто проваливалась в сонное царство и только краешками чувств ощущала происходящее: тёплые волны, учащённое дыхание, шёпот на ухо. Потом с волной отлива меня несло уже спокойным, размеренным течением, я улыбалась и во сне говорила по-английски так свободно, с таким правильным акцентом…
– Я хочу побывать в твоей мастерской, – заявляет Майкл.
– У меня нет мастерской, у графиков редко бывают мастерские, – отвечаю, а сама думаю: может, в Графический комбинат его сводить, где я раньше делала литографии?
– Ты не хочешь пригласить меня к себе? – Майкл рассеянно смотрит на пейзаж за окном ресторана «Смольненской», где мы, по обыкновению, завтракаем.
Сегодня десятый день их пребывания, мы обошли огромное количество мастерских, были в Эрмитаже, зашли в Академию художеств, на мой родной графический факультет, полазали там по винтовым лестницам, потом целый час сидели в читальном зале и рассматривали что-то ветхое.
Глядя на Неву, на шпиль Петропавловки, я вдруг подумала: живу здесь всю жизнь, смотрю на это каждый день, а ведь сколько людей приезжает со всего мира, чтобы здесь побывать! Восхищённые, бродят по узким улочкам древнего городища с собственной церковью, кладбищем, домишками и садиками, монетным двором, оборонительными рвами, пушками, сохранившимися булыжниками мостовой. До сих пор в Петропавловской крепости, в обветшалых домах без горячей воды живут люди. Днём они выходят в совершенно другой город, из железобетона, стекла и неоновых вывесок. А вечером опять забираются в свою крепость и держат осаду до самого утра. Странно, что жители новостроек говорят с ними на одном языке…
Представила нашу коммуналку с отваливающимися потолками, с обоями, на которых мы пишем что-то на память, с единственной раковиной на кухне, угрюмую соседку, Витьку-алкоголика. Что-то не хочется туда Майкла вести. Одно дело – творческий беспорядок мастерских, и совсем другое – удручающее запустение бесхозного жилья, напряжённость людей, живущих помимо воли в одной квартире. Я попыталась высказать Майку свои опасения, но он как-то весело упёрся, мол, ему без коммуналки фильма не сделать.
Накануне его визита Лёнька с вечера никак не мог уснуть, я даже стала опасаться, не заболел ли. Он не хотел меня отпускать, задавал бесконечные и, по большей части, бессмысленные вопросы: умеет ли Майкл плавать, знает ли он язык эсперанто, есть ли у него кошка. Далеко за полночь, когда я думала, что сын уснул, он вдруг привстал на локте и свистящим шёпотом спросил: «А у Майкла Муллалли есть дети?» – и, не дожидаясь ответа, тут же заснул опять.
