9. Глава 8
8.
Ветров с Захаровым думали аж до вечера. Пока им не попалось на глаза объявление об училищном смотре-конкурсе чтецов. Туда приглашались все желающие.
- Значит, Бодря, ты у нас теперь горячо желающий читать стихи. Будешь, так сказать, защищать честь взвода на конкурсе. Приветствуется исполнение классических поэтических произведений, - процитировал Ветров объявление.
- Блин, Ветер... Ты как знал, да? Ненавижу стихи, да ещё и классику!
- Зато не пиво, как заказывал. Выбирай из списка рекомендованных стихов. Я, между прочим, сам сходил взял для тебя, - ехидничал Вадим.
- Давай пальцем ткну. Нечего выбирать, - и Юрка действительно ткнул в список пальцем, - Лермонтов "Белеет парус одинокий", - глянул в листочек, - Ну карта не лошадь, к утру повезёт*.
- Не, Бодря, там всего три строфы. Это для "карасей" стихотворение.
- А кто сказал, что я должен читать длинное? Всё. Выбрали. Позориться, так по-быстрому.
В день конкурса Бодровский не знал, куда себя деть. В жюри, оказывается, должна была быть Марина Евгеньевна - их новая англичанка. Совсем молоденькая девочка, только после пединститута. На неё у Бодровского имелись виды. Ну и что, что четыре года разница. Зато фигурка у неё - отпад. Бодровский никогда не был таким фанатом изучения иностранного языка, как в этот год. И вот теперь он должен был выглядеть перед ней круглым идиотом. Обидно, конечно. Но спор - дело святое.
В зале по случаю конкурса почти всё училище. Юра поправил китель перед выходом на сцену. Сгреб пятерней волосы назад. Его кидало то в жар, то в холод.
- Бодря, зеркало дать? - шептал Ветров.
- Иди на хрен, Ветер, без тебя тошно.
- Давай. Болеем за тебя, - похлопал Юрку по плечу Нестеров.
- Михаил Юрьевич Лермонтов, - торжественно начал вышедший на авансцену Бодровский, - "Белеет парус одинокий".
И сдуру глянул на жюри. Конечно, Марина там сидела. Разглядывала его. На блузке аж две расстегнутые пуговицы. Юрке бы надо стихотворение рассказывать, а у него взгляд залип на вырезе её блузки. Он нервно сглотнул.
- Белеет парус одинокой
В тумане моря голубом!..
Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном? - выдал Юрка на одном дыхании и снова поднял глаза на Марину.
Она смотрела на сцену, но в этот момент ей что-то на ухо шептал капитан-лейтенант Самойлов, офицер-воспитатель первокурсников. Марина заулыбалась.
- Играют волны — ветер свищет,
И мачта гнется и скрыпит…
Увы! он счастия не ищет
И не от счастия бежит! - выдавил из себя Бодровский, сцепив зубы.
Кулаки зачесались. Непонятно, было, кому из них Марина улыбается. Ему или Самойлову.
Под ним струя светлей лазури,
Над ним луч солнца золотой…
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой! - финишировал наконец Бодровский под бурные аплодисменты старшего курса.
Всё заняло, как выяснилось не больше минуты, но Юрке казалось, что вечность. Ветров сразу пожал другу руку.
- А ты, оказывается, большой артист! - похвалил Бодровского взводный.
- Ветер, там Самойлов скоро Марине в декольте носом упадёт.
- Так вот чего ты такое лицо сделал в середине! - заржал Вадим, - Мы-то думали, ты парус лицом изображаешь, а там, оказывается, мексиканские страсти.
- Не смешно, Ветер!
- Без обид, эта Марина... Не тот сорт...
- Это как?
- Ну, не знаю, как объяснить.
- Не знаешь - молчи! Это, Ветер, потому, что тебя ещё не накрыло.
Вадим плечами пожал.
- Накрыло вон Захара. Он на свою Иришку дышать боится.
