Но, может, все обойдется на этот раз. Антон сжимает кулак, на пол падают капли крови. Он стонет, из руки выпадает острый осколок. Антон открывает шкафчик в ванной, роется в аптечке, смахивает кровь в раковину. Ничего не находит. Ни намека на бинт или вату. Кровь не останавливается. Кто-то стучит во входную дверь. Не звонит – стучит. Странно. Антон вытирает остатки крови другой ладонью, зажимает рану ртом и идет к двери. В глазок толком ничего не видно, мутное пятно.
– Сукин сын, это ты тут нагадил, – гулко резонируя на пустой лестничной клетке, произносит кто-то.
Антон отступает на шаг, запинается о зонтик и молчит. В дверь с силой несколько раз пинают ботинком и все затихает. Антон находит в кухне перекись водорода и заливает ею рану. Рана шипит и пузырится, но «сшить края» перекиси не под силу.
– Черт, какой глубокий!
В коридоре, в ящике с инструментами Антон находит широкую синюю изоленту и закручивает ей ладонь. Изолента отвратительно воняет, но кровь останавливается. Антон облегченно опускается на стул. В поле его зрения попадает черный кивер – головной убор воинов Бородинского сражения, который они с Дашей сами смастерили из папье-маше, чтобы Антон мог участвовать в реконструкции битвы в сентябре следующего года. Антон подхватывает его, одной рукой нахлобучивает на голову и смотрится в зеркало.
А что, прикольно! Даша вернется, они будут учится ездить верхом на лошади. Они уже выбрали место в Подмосковье, где не очень дорого обучают новичков. Даше это ни к чему, но она за компанию. Это желание участвовать в реконструкции Бородинского сражения возникло сразу после их знакомства. Оно произошло неожиданно при странных обстоятельствах, но со счастливым для Грачева финалом. К тому времени он потерял всякую надежду на семейное счастье. Так сложилось, что его первая влюбленность закончилась, не начавшись. Девушка не ответила взаимностью и провожала в ряды советской армии не Грачева, а его друга. А потом он ушел на сверхсрочную и попал в Афганистан, оттуда вернулся скоро, потому что был контужен и уволен в запас.
Номинально вроде он имел право существовать и получать что-то еще, кроме пенсии, но – увы! В девяностые однополчане взяли его в свой кооператив и вскоре обнаружилось, что он «ни украсть, ни покараулить». Тогда он ушел в ГАИ, стоять с палочкой на перекрестке в жару и в холод, обрекая себя на медленную смерть. Он не приносил обусловленный его должностью гаишника доход начальству, не взирая на его упрек о том, что должно же оставаться в человеке хоть что-то святое, его уволили, словно кто-то толстым жирным маркером навсегда вычеркнул его из списка везучих людей. Тогда же он оставил всякую мечту о создании семьи. Родители к тому времени умерли, и он жил одиноко и скромно на свою военную пенсию, он мог вообще не заботиться о деньгах. Но в какой-то момент телевизор надоел, книжки из шкафа все были прочитаны и захотелось выйти хоть на какую-то работу, не ради денег, а потому что просила душа. Он вспомнил фразу о том, что при коммунизме труд станет потребностью, ухмыльнувшись мысли о том, что в отдельно взятой стране с коммунизмом не получилось, а вот с ним, отдельно взятым человеком, все случилось. Поэтому Грачев зашёл в автомастерскую напротив своего дома, и его взяли слесарем. Кроме других благ там можно было много курить на рабочем месте, ругаться матом и уходить в загул на несколько дней.
