Пока ты видишь меня - страница 3
Но раз в семейной жизни все так запутано, я не могу это решить…
Я замер на месте так поспешно, что на грунтовой дороге ясно отпечатались следы моих кроссовок. А все потому, что в записях о жизни Ли Чонуна был мой образ.
Выходит, я с ним уже встречался.
Пять лет назад, в сезон дождей, когда за окном лило как из ведра. Тогда я вмешался в дело жизни и смерти одного ребенка, в соответствии с правилами Мёнбуджона, и, к счастью, он продолжил жить дальше.
Этим ребенком был пятнадцатилетний Ли Чонун, я не позволил ему совершить самоубийство, и он снова может видеть меня.
А… Вот же черт.
Я прикрыл голову, которая была так же переполнена мыслями, как Сеульский вокзал – людьми, и зачем-то поправил воротник рубашки.
Ты снова видишь меня, словно показывая, что трудности, через которые я прошел тогда, не возымели никакого успеха? Выходит, снова решил покончить с жизнью? Смогу ли я остановить тебя на этот раз?
Я продолжал тревожиться, поправляя очки в роговой оправе.
Однако вскоре мое беспокойство прервали крики друга, который со страшной скоростью бежал ко мне. Мы с ним давно не виделись, сейчас у него были огненно-рыжие волосы, на глазах – заостренные темные очки, на нем была повседневная одежда, подчеркивающая его уникальную индивидуальность. Он был похож на человека, собравшегося выйти на сцену какого-то представления.
– Эй! Ты ж меня обманул, да?!
– Давай-ка потише.
– Проверка, говоришь? Да кому вообще надо было проверять мои документы?! Из-за тебя я жутко натерпелся! Боялся, что меня сотрудники схватят, пришлось сидеть скрючившись всю дорогу! Как ты посмел так испортить мою первую поездку на KTX?!
– Ну и что с того? Уже и пошутить над другом нельзя? А, Чхоль?[10]
– Шутить тоже надо в меру! Ух, ну тебя!
– Ты поел?
– Когда б я успел? Купи-ка что-нить.
Я усмехнулся, увидев, как Чхоль тут же успокоился, стоило мне заговорить о еде. Несмотря на его модный и яркий внешний вид, внутри он оставался все тем же. В то время как другие жнецы выбирали обычные очки с эффектом телескопа (специального телескопа, который позволяет жнецам издалека видеть записи о жизнях людей), Чхоль выбирал солнцезащитные, которые выделялись бы издалека и соответствовали его уникальному стилю. Среди жнецов, большинство из которых выглядели мрачными и строгими, Чхоль был полон индивидуальности.
– Давненько я в Сеуле не бывал. Есть тут неплохой ресторанчик?
– Раньше был. Рядом со станцией Хвехён, но его пожилая хозяйка недавно ушла в мир иной.
– Эх, вот как? Ну, я тоже сейчас питаюсь только куксу[11] на рынке Сомун, в ресторане, хозяйке которого недолго осталось. Мы такими темпами с голоду-то не окочуримся? – простонал Чхоль с бесконечным сожалением на лице. А все потому, что жнецы могут есть только в тех ресторанах, которыми управляют люди, близкие к смерти.
Жнецы обычно приходят к старикам, чтобы поесть и купить у них разные вещи. С нами ничего не случится, даже если мы не будем есть, но те жнецы, которые часто бывают по работе в мире живых, смотрят на еду как на маленькое удовольствие.
Пока я раздумывал, нет ли поблизости хорошего места, где можно поесть, Чхоль, оглядывавший Сеульский вокзал так, словно для него все было в новинку, закричал:
– Эй, что на тебе за штаны?! Сколько ты в них уже ходишь?!
– Что?
– Да эти твои черные штаны! У них же все края растрепались. Ты вообще покупаешь себе одежду?
– Хм, когда же я их купил? Ну какая вообще разница? На меня и смотреть некому.